Великое множество.
Но ответ главы был короток, категоричен: ничего подобного в его квартале быть не должно. Они, может, и живут скромно, однако ж женщины здешние не беспутницы какие, они добропорядочные, богобоязненные и чтут мужей своих, Четырёх и законы Империи. Никому из них в голову не придёт этакое непотребство совершать, против воли Благодатных идти, в обители непонятные обращаться, на мужей жаловаться, помощи искать. За помощью и разрешением трудностей благочестивой жене должно в обитель богов идти, совета у служителей Четырёх испрашивать, а не слушать сбивающие с пути истинного речи других женщин, которые мало того, что сами без мужей до сих пор обретаются, так ещё и из сердца Беспутного квартала явились. Небось демоны Хар-Асана науськали этих нечестивых женщин отравлять умы и сердца добродетельных арайнэ ядом вольнодумным да словами богопротивными, а коли так, то не след с ними связываться.
Оба визита в школы проходят вполне удовлетворительно для первого раза.Дети с готовностью забирают подарки и сладости, а учителя – по большей части жрецы из храмов, при которых открыты школы, – с благодарностью принимают денежные взносы. Следуя заданной императрицей Терессой традиции я лично раздаю подарки – в каждой школе учится меньше ребят, чем в той, куда ходила Мирелла, пока мы жили в Университетском квартале. Затем беседую с учителями, отмечая разницу между учебными заведениями в Университетском и Бедном. В Университетском меньше школ, однако они больше, дети в них разного возраста и среди учителей можно встретить не только жрецов, отвечающих за все предметы сразу, но и преподавателей определённых наук. В Бедном школы маленькие, открыты согласно эдикту Стефанио Первого при каждом втором храме, но ребятишек в них мало и детей постарше нет вовсе. Мне признаются, что вопреки указам старого императора всё ещё хватает тех, кто попросту не отправляет детей в школу, предпочитая, чтобы ребёнок с малых лет учился трудиться, а не читать бесполезные и дорогие книги. Слышать о том и печально, и удивительно, и, пожалуй, странно. Я, получившая какое-никакое, но образование, не могу представить, чтобы Мирелла росла таким же диким сорняком, не способная ни прочитать, ни написать ни единого слова, не разбирающая букв и теряющаяся при виде сложных цифр. Однако я понимаю, что люди здесь привыкли к такому укладу, они не торопятся менять его, пока в том нет необходимости. Да и упомянутый эдикт старого императора предполагал увеличение числа учебных заведений и расширение доступности начального образования, но не обязательное посещение школьных занятий.
Во дворец возвращаемся в сумерках, окутавших стремительно улицы города. В моих покоях тихо и ни души, даже Илзе нет, только очередная записка от Стефана дожидается на столике. Шеритта лишь вздыхает с обречённой усталостью, оглядев пустые комнаты. Мне кажется, она успела позабыть, каково постоянно присматривать за стайкой непоседливых озорных девиц, и теперь, когда в моей свите всё больше юных фрайнэ, вспоминает постепенно о не самой приятной части своих обязанностей. Она вызывает служанок и следом за ними спешно являются Брендетта и Лия.
Я пишу послание Стефану, стараясь коротко, но по существу ответить на его вопросы. Со мною всё хорошо, я бодра духом и телом, в визите лекаря не нуждаюсь. Поездка тоже прошла неплохо, меня никто и ничто не утомило, не расстроило и не причинило вреда, ни морального, ни физического. Набросав ответ, я передаю записку одной из служанок, велю отнести императору и заново осматриваю приёмный покой.
– Где Илзе?
– Она ушла, – сообщает Брендетта.
– Она не упомянула куда?
С тех пор как Мирелла обзавелась слугами и свитой не меньше, чем у мамы, Илзе редко бывает с моей дочерью. Большую часть времени Илзе проводит в моих покоях, сидит вместе с остальными дамами, помогает наравне со всеми, выполняет поручения, иногда сопровождает меня там, где её присутствие уместно или не вызовет ненужных вопросов. В трапезную она не ходит, храм не посещает и избегает появляться на любых больших собраниях. Дворец в последние дни она не покидала и, поскольку сейчас нет необходимости в присутствии кого-то из дам в моей спальне, ночевала явно в покоях фрайна Рейни.
– К арайнэ Илзе приходил гость, – отвечает Брендетта с готовностью, точно только и ждала, чтобы поскорее поделиться этой информацией. – Молодой мужчина, одет как простой арайн. Не знаю, как он сумел проникнуть в покои незамеченным, стражу миновав?
– Мужчина? – повторяю удивлённо.
– Высокий брюнет, смазливый как Дей… то есть красивый парень, – добавляет Лия.
– Появился словно из ниоткуда, будто дух неспокойный, – продолжает Брендетта. – Мы уж хотели стражу позвать, но арайнэ Илзе сразу поднялась ему навстречу и лишь рукой нам махнула, точно мы служанки какие.
– Видно было, что она его узнала, – подтверждает Лия.
– Он к ней по имени обратился, она спросила, что он тут делает, и сказала, что ему нельзя быть во дворце, а он заговорил на странном языке. Я ни словечка не поняла!
– Точно не вайленский.
– И не эстильский, и не целестианский…
– В этом языке… преобладали шипящие и свистящие звуки? – уточняю с замиранием сердца.
Девушки кивают.
– Они немного поговорили и ушли. Илзе ничего не сказала напоследок, ни до свидания, ни куда они идут, ни когда она вернётся, – заканчивает Лия.
– Фрайнэ Астра, вы знаете, кто это мог быть? – вопрошает Брендетта, пристально вглядываясь в меня.
– Это был… земляк Илзе.
– О-о, вам известен этот язык?
– Мне доводилось его слышать, но я его не понимаю.
– А откуда Илзе родом? – не унимается Брендетта. – И язык престранный такой, будто змеи шипят.
– Фрайнэ Брендетта, едва ли вас касаются такие подробности, – вмешивается Шеритта и Брендетта отступает, склоняет голову в мнимой покорности.
Оставляю девушек в приёмном покое и иду в спальню. Шеритта следует за мною, смотрит на меня вопросительно.
– Фрайнэ Астра, всё хорошо?
– Да. Отчего нет?
– Но арайнэ Илзе… – начинает Шеритта, однако я жестом перебиваю возможные возражения.
– Фрайнэ Бромли, Илзе моя близкая подруга, не служанка, не рабыня и не придворная дама из свиты императрицы, обязанная находиться при своей госпоже. Илзе стала моей компаньонкой, потому что я её об этом попросила, а она согласилась. Она свободная женщина и вольна поступать так, как решит сама. И уходить тогда, когда сочтёт нужным. К тому же, как вам, полагаю, уже известно, она не подданная императорского венца и не должна подчиняться приказам ни моим, ни даже Стефана.
Шеритта молчит, и я отворачиваюсь к окну, скрывая крепнущее недовольство, стыдливую досаду и смутную тревогу.
Глава 24
Илзе не возвращается к вечерней трапезе, и на ужин я иду, терзаемая тревогой за неё и мрачным ожиданием появления маминых родственников. В зале я вижу Блейка, сидящего за столом с другими приближёнными императора, и гадаю, известно ли ему, что Илзе покинула дворец, не перемолвившись ни с кем и словом. Стефан расспрашивает меня о поездке, я отвечаю невпопад, уклончиво, и он хмурится. По крайней мере, я по-прежнему не замечаю никого похожего на главу рода Линси и его мать, ни в трапезной, ни когда мы со Стефаном выходим из залы. Нашего внимания не ищут незнакомцы, а знакомые не пытаются попросить за кого-либо, не представляют новичков при дворе, не называют тех самых имён, услышать которые я почти страшусь. Я немного удивлена этим обстоятельством – если информация Стефана верна и Линси действительно прибыли в столицу ещё вчера, то отчего они до сих пор не приехали во дворец? Древо Линси никогда не отличалось величием, высотой и ветвистостью, однако оно и не захиревшее древо Завери. Неужели род Линси успел настолько прийти в упадок, что у его главы и матери его главы нет достойного платья, чтобы появиться при дворе?
