— А где есть?
— Возможно, на юге.
Мои пальцы поднимаются выше, к плечу, и опускаются на грудь, неспешно исследуют в свою очередь линии худощавого, поджарого тела, изучают с любопытством неуверенным, но крепнущим постепенно.
— Куда ушел прайд твоей матери?
— На север,— Мартен перехватывает мою руку уже на животе, отводит, и я откидываюсь на подушку. Прикусываю нижнюю губу, чтобы скрыть всколыхнувшиеся одновременно и досаду, легкое разочарование, и восторг от первого робкого ощущения своей женской власти над мужчиной.
— И ты не хочешь отправиться за ним?
— Нет.
Отчего-то за ответом, коротким, резковатым, мне слышится нечто большее, чем нежелание ехать на другой конец континента. Неприязнь? Старые обиды? Недовольство?
Я наблюдаю из-под полуопущенных ресниц, как Мартен снимает штаны, и не отвожу взгляд, когда мужчина наклоняется ко мне, на мгновение прижимает своим телом к перине.
— У нас будет свой маленький прайд, Лайали, своя стая.
Я улыбаюсь и сразу растворяюсь в новом долгом поцелуе, чуть более настойчивом, нежели прошлые, с ярким оттенком нетерпения, с острым привкусом тщательно сдерживаемой страсти. Знаю, Мартен не хочет пугать меня, но я не боюсь, мне известно, что происходит в постели между мужчиной и женщиной, нам не внушали страх перед естественной близостью двоих, не учили относиться к ней как к чему-то грязному, недостойному, как к обязанности, возложенной богами на всякую честную замужнюю женщину. И я уже увереннее отвечаю на поцелуй, чувствуя, как ладонь опускается вниз по моему телу, между бедер. Легкое, осторожное прикосновение вызывает дрожь по спине, срывается с губ длинным вздохом. Мир вокруг теряет свои очертания, я вижу лишь лицо Матрена надо мной да разноцветные звездочки под веками, что вспыхивают все ярче и ярче, стоит мне на секунду-другую прикрыть глаза. Огня внутри так много, он копится, разгорается сильнее, жарче от каждой ласки, обдает горячей волной, и я нетерпеливо, бесстыдно подаюсь бедрами навстречу, стремясь прижаться теснее к мужской руке. Не могу — да и не хочу — сдерживать стоны, и мысль, что ночующая в гостиной Эллина с ее тонким слухом оборотня почти наверняка все слышит, появляется и сразу исчезает, унесенная предчувствием чего-то еще неведомого, но заманчивого, неизбежного. И пламя вдруг вспыхивает особенно ярко, ослепительно даже, охватывает все тело, обжигает изнутри, вынуждая выгнуться, вскрикнуть, и отступает, оставив сбившееся дыхание, воздушное ощущение легкости, истому тягучую, терпкую, словно вино с пряностями. Мартен вновь целует меня, касается своим лбом моего, покрытого испариной.
— Лайали…
— Я знаю, как все должно быть,— я обхватываю его лицо ладонями, встречаю пристальный, обеспокоенный взгляд.— Нас учили необходимому. И этому тоже.
Ладони на моих бедрах, поглаживают и чуть приподнимают. Я стискиваю зубы в попытке сдержать вскрик, но все же не могу скрыть болезненной гримасы, что против воли искажает мое лицо — я неожиданно ясно вижу ее, отражающуюся в синеве глаз, вижу, как морщусь от неприятных, непривычных ощущений. Мне стыдно за боль, стыдно, что показала ее Мартену. Я принцесса Шиана, я должна сохранять лицо независимо от ситуации, от обстоятельств.
Да, я по-прежнему принцесса, дочь моих родителей и моей страны и я останусь ею навсегда, но я больше не невеста наследника. Перед лицом Серебряной я стала женой другого мужчины.
И не жалею об этом.
Размеренные движения словно утягивают в темноту под лед, уютную, жаркую вопреки обыкновению, и даже боль будто уменьшается, уходит. Я ловлю губами неровное, тяжелое дыхание, обнимаю Мартена, прижимаюсь крепче, наслаждаясь ощущением прикосновения кожи к коже, крепким, жилистым телом под моими пальцами. И когда Мартен, замерев, выдыхает длинно, хрипло, впервые осознаю, что могу забеременеть.
Но мысль эта, простая, очевидная, меня не пугает.
* * *
Мне снится бескрайний океан под безоблачным небом. Белокрылые чайки, парящие в выси, серебристые тела дельфинов, скользящие стремительно у самой поверхности наперегонки с тонкими, гибкими русалками. Снится город на берегу моря, утопающий в зелени садов. Дома, белоснежные, словно наряд юной невесты, и золотистые, будто речной песок, извилистые улицы, взбегающие вверх по склону, на котором раскинулся сетью город. Я сама чайкой лечу над терракотовыми крышами, пышными кронами деревьев, головами людей, спешащих по своим делам, не замечающих меня в лазурном небе, полном простора, свободы и жаркого солнца. И мне не хочется возвращаться в холодную зиму, я понимаю, что это лишь сон, но я желаю остаться здесь, в этой теплой стране с изумрудными холмами, обрамляющими горизонт, с соленым морем и ветром, надувающим паруса кораблей, с надеждой, что все действительно закончится хорошо, как и должно быть в сказках.
Даже проснувшись, я продолжаю лежать с закрытыми глазами, под одеялом, в объятиях Мартена. Чувствую, как он касается губами моего виска, вдыхает мой запах.
— Лайали, я знаю, что ты уже не спишь.
От ласковых, щекочущих ноток замирает сердце. Я открываю глаза, осторожно переворачиваюсь в кольце рук на другой бок, лицом к Мартену.
— Доброе утро,— шепчу.
— Доброе утро,— Мартен улыбается и мне кажется, я могла бы долго-долго лежать вот так, рядом, смотреть на него, тонуть в синеве глаз.— Ты хорошо себя чувствуешь?
— Хорошо,— много лучше, чем ожидала.
При других обстоятельствах все могло бы быть иначе, но я не хочу сейчас думать о них, о чужих руках и глазах.
В комнате еще теснились сумерки, серое небо за окном светлело медленно, неохотно.
— Не жалеешь?— пальцы Мартена начали перебирать мои длинные растрепанные пряди.
— Нет.
— И о потере дара тоже?
Вспоминаю — сияния больше нет, оно исчезло, как исчезло когда-то у моей матери, как исчезало у множества других земных сестер Серебряной, избравших мужчину вместо служения богине.
—Нет. Я всегда знала, что однажды мне придется с ним расстаться, всегда понимала, что сияние нечто временное, преходящее в моей жизни, что оно не останется со мной до конца моих дней. Это неизбежно, для нас, одаренных богиней, не может быть другого пути, если только мы не вступаем в храм. Не могло быть другого пути для меня. Но я не жалею, правда, не жалею. Не с тобой,— я провела кончиками пальцев по колючей щеке.
Мартен перевернул меня на спину, склонился к самому моему лицу.
— А что ты говорила, что вас учили всему необходимому?— в глазах смешинки, рука, оставив волосы, скользнула вниз по телу.
— Когда я подобное говорила?
— Ночью упоминала.
Ах, вот он о чем.
— Меня и моих компаньонок, дочерей знатнейших домов Шиана, обучали вашим манерам, этикету, танцам, рассказывали немного о вашей истории и географии…— я нарочно не ответила прямо, хотя и поняла прекрасно, что именно его интересует.
