— Видишь ли, Лайали, подданные вряд ли восприняли бы должным образом короля-мага,— пояснил Герард.— А если бы кто-нибудь, человеческие колдуны, например, или оборотни, или кто-то еще, догадался, что моя сила несколько иного рода, нежели бывает обычно у людей-магов, то могли пойти слухи, возникли бы подозрения, а вонь от сжигаемых колдунов еще не развеялась полностью… тень пала бы не только на меня, но и на мою семью и, прежде всего, на мою мать.
Паника, лихорадочные размышления бьются в тесной клетке неизвестности вместе с сочувствием, жалостью к королеве. Я верю ей: Элеонора действительно любит своих детей, они единственное светлое, приносящее радость, дарящее надежду, что есть в ее жизни. И оба принца тоже любят мать, думают о ней и ее репутации, хотя, казалось бы, кого в этой части континента волнуют чувства опозоренной королевы?
— Я приняла предложение братства,— продолжила Элеонора сухим, ровным тоном.— Только так я могла спасти своего первенца, дать ему лучшее будущее, чем то, что ожидало его в Афаллии. Я согласилась со всем, что мне сказали, сделала все, что велели. Увы, я уже не могла воспитать Александра заново, привить ему качества, необходимые будущему королю, избавить его от влияния и наставлений отца. Не смогла сохранить для него Изабеллу… бедная девочка.
— Ничего, мучилась Иззи недолго,— по мимолетной усмешке Герарда я поняла — смерть мужа Изабеллы и впрямь неслучайна.— И люди охотнее идут на сотрудничество, когда они благодарны за избавление от чего-то плохого, от чего-то, что им неприятно, что их сильно тяготило. Да и учитывая амбиции Иззи…
— Александру предстоит стать королем, а Изабелле — его королевой. Так решено не ими и не мной, но так будет.
— Но… Александр не хочет быть королем,— напомнила я робко.
— Ему придется смириться,— ответила Элеонора.— Как смирилась я, как смиряются многие.
— До шестнадцати лет мой братишка жил себе и горя не знал. Я уже учился — он еще беззаботно резвился в детской. У него было все лучшее, его все обожали, и ему не приходилось прикладывать к этому никаких усилий. Ему не надо было день за днем доказывать, что он достоин занять трон, что он станет хорошим королем. Он мог влюбиться в самую красивую девочку в свите нашей сестры и все только радовались их трогательным и нежным отношениям и прочили им сказочное «долго и счастливо». Он мог веселиться и охотиться с друзьями, танцевать ночами напролет с Иззи, выбирать себе те занятия, что были ему по душе. До поры до времени он не знал слов «надо», «должен», «это твой долг, сын мой». Ему не приходилось скрывать свою силу ото всех, даже от собственной семьи, не приходилось жить в страхе и непонимании, что с этим делать. И я не желал брату подобной участи, но раз уж все так сложилось, то пришла пора и ему подумать о ком-то, кроме себя и своей драгоценной Иззи, исполнить долг перед семьей и страной, понять, что мир не вертится только вокруг него. Детство закончилось, беззаботные деньки давно прошли.
Герард говорил и каждое его слово, пропитанное старыми детскими обидами, недовольством и братской ревностью, открывало иную картину, набрасывало штрихами новый портрет принцев.
Зависть, ревность, обиды.
Оба получили от рождения столь многое и многого же лишились в одночасье.
— И Александр, по крайней мере, женится на любимой — неплохой утешительный приз, если подумать,— Герард передернул плечами, словно убеждая самого себя в правильности принятых решений, выбора, сделанного и за других тоже.— И я получил немало — свободу, новое имя, бессмертие. Вам, матушка, достаточно сказать одно слово, и мы с удовольствием ускорим смену власти в Афаллии.
— Нет, мальчик мой,— качнула головой Элеонора.— Не сейчас. Еще слишком рано, Александр не готов…
— Александр никогда не будет готов,— жестко, резко перебил сын мать.— Поэтому я и здесь — должен же кто-то помогать молодому королю и следить за соблюдением наших интересов. Любопытно, какое у Александра будет лицо, когда он увидит чудесно воскресшего брата?
В этой партии действительно нет места для меня. Никому не нужная пешка, случайный прохожий, и впрямь попросту оказавшийся не в том месте и не в то время, ставший лишним свидетелем. Мне все рассказали только по одной причине — от меня избавятся, хотя я пока и не представляла, как, не вызвав при этом подозрений у Шиана, Афаллии и всего континента.
И что будет с моей свитой? Их отошлют домой или тоже инсценируют череду несчастных смертей?
— Меня… убьют?— спросила едва слышно.
Королева наконец посмотрела на меня равнодушно, будто я рангом лишь чуть выше пустого места, будто я шелудивая, больная псина, прибившаяся к ее двору,— да, жалко самую малость, но возиться не хочется, проще велеть слугам прогнать прочь или вовсе сразу пристрелить.
— Это не мне решать,— промолвила Элеонора и мне почудилась толика сожаления в ее пустом голосе.— Но мой сын намерен предложить тебе сделку — твое молчание, покорность и согласие в обмен на твою же жизнь, возможность провести ее в богатстве и довольстве.
— С вашего, леди-мать, позволения, я хотел бы обсудить детали нашего соглашения с принцессой наедине,— Герард повернулся, открыл дверь в спальню и, отпустив мое запястье, приглашающе махнул рукой.
Я осторожно проскользнула в комнату, не сдержала дрожи, услышав стук закрывшейся двери, тихие шаги за спиной. Кольцо у Герарда, сияния больше нет — я проверила еще утром, сидя в горячей ванне. Я не могла позвать на помощь — Элеонора всего лишь беседовала со мной, не нападала, не угрожала открыто, не оскорбляла. Что мое слово против слова королевы, кто поверит в мой рассказ, если я решусь повторить услышанное вслух? Кто в целой Афаллии защитит меня, кроме Мартена, Кадиима и четырех шианских девушек? И одарена только Айянна, остальные не смогут постоять даже за себя. Рассчитывать в этом вопросе на Эллину нельзя — прежде всего она подданная афаллийской короны, обязанная подчиняться своей королеве. Жестоко вынуждать Эллину выбирать, подводить к настоящей государственной измене.
— Лайали…
В отражении в зеркале напротив себя замечаю — Герард приблизился ко мне, протянул было руку к моим волосам, но отдернул.
— Я хотел бы извиниться за… прошлую встречу. Я тебя напугал, хотя и не желал этого. Просто твой запах нахлынул так неожиданно, обрушился как удар и в результате я… вел себя несдержанно и недопустимым образом. Прости.
Я слежу через зеркало за Герардом и не понимаю внезапных перемен — он отводит взгляд, говорит нерешительно и, кажется, смущается, словно самый обыкновенный мальчишка, впервые оставшийся наедине с понравившейся ему девочкой. Не уверена, искренен ли он — быть может, все лишь понарошку, обман и притворство,— и потому настораживаюсь сильнее, будто потревоженный шорохом зверь.
— Я… Дирг побери, надо было раньше приехать, Александр никогда не ценил должным образом того, что ему дается, и тем досаднее, что братец и здесь меня опередил. Кажется, будто некоторые вещи не изменятся никогда — я по-прежнему учусь и пытаюсь доказать, что я достоин занимаемого положения, а братишка по-прежнему ни Дирга не делает, развлекается и получает все, что ему угодно, не ударив палец о палец.
