—Что — но? Только не говори, что тебя учили, что получать удовольствие, будучи при этом в постели не с мужем,— плохо. А пуще того, что настоящая леди вообще никакого удовольствия получать не должна.
—Как раз учили.— Я улыбнулась, вспомнив последний год в пансионе, несколько сухих, скупых занятий, посвященных разъяснению и подобающему поведению леди в супружеской спальне. Наше с трудом сдерживаемое хихиканье и надежды на демонстрацию картинок с полуобнаженными мужчинами.— Нет, дело не в этом. Просто чем больше времени мы проводим вдвоем… не только в спальне… тем сильнее становятся эти чувства и в то же время я понимаю, что все — лишь следствие привязки. Нордан защищает меня, он нежен со мной, и я могу разговаривать с ним свободно, доверяюсь чаще, чем ожидала. Мне приятно такое его отношение ко мне, знаки внимания. У меня вчера была истерика, и я плакала в объятиях Дрэйка, а Нордан, я знаю, стоял под дверью и вошел, только когда я успокоилась. И ничего мне об этом не сказал, не упрекнул, не угрожал, даже когда мы остались наедине.
—Шель, послушай,— лисица вздохнула.— Парная привязка как таковая встречается у многих видов, включая оборотней, хотя не всегда и не обязательно. Фактически привязка обеспечивает самке и ее потомству безусловную защиту со стороны своего самца, гарантирует, что это самое потомство появится на свет в ближайшее после образования связи время, то бишь у пары усиливается сексуальное влечение друг к другу, и предполагает, что дети не окажутся нагуляны самкой на стороне, а самец не станет разбрасываться ценным генофондом где ни попадя. Это у нас как раз отсутствие интереса к другим представителям противоположного пола. Никаких возвышенно-романтических чувств привязка не провоцирует, потому что, как Мэл и сказала, замешана она прежде всего на инстинктах. На размножении, на выживании и сохранении рода, на появлении сильного потомства. У каждого вида свои особенности, но суть остается неизменной. Человеческие привязки — это искусственные, порожденные магией и чьим-то капризом чувства, иногда с нехилым откатом, здесь же мощный древний механизм. Я не знаю, как Нордан ухитрился образовать ее, но, видимо, парные привязки могут возникнуть и у членов братства. Может, они и впрямь унаследовали эту интригующую черту от отцов,— Лиссет нахмурилась.— Интересно, почему за столько лет никто не слышал о других парных привязках? Извини, но как-то слабо верится, что ты первая, единственная и неповторимая. Последователей своих они ведь кусали… правда, женщин среди них, насколько мне известно, не было, ибо братство считает прекрасный пол слишком скудоумным и убогим для таких высоких целей.
—Дрэйк сказал, что парная привязка действует на обоих одинаково,— вспомнила я.— Но я все равно… все равно тянусь к Дрэйку. И если с Норданом это не только привязка, то получается… получается…
Участки за оградами закончились. Мы остановились под кленами за крайним домом. Солнечные лучи просачивались сквозь листву, искали наперегонки в траве последние капли дождя, зажигали искрами.
Так нельзя. Так не бывает. Это неприлично. Аморально.
—Наверное, все-таки у нас какая-то другая привязка, потому что… потому что…— я готова понять, готова принять свои робкие чувства к Дрэйку и физическое влечение к Нордану, хотя подобные вещи и противоречат моему воспитанию, моим представлениям об отношениях между мужчиной и женщиной. Но рабам приходится неизбежно отпускать прошлое, отбрасывать старое, бессмысленное, потерявшее значение в новой жизни. Да и что я могу поделать с привязкой, что могу противопоставить ее влиянию? Однако вот так, по собственной воле…— Это неправильно,— прошептала я наконец.
Лисица отпустила мою руку, повернулась ко мне лицом, рассматривая внимательно.
—О-о!— Лиссет вдруг улыбнулась широко, радостно.— Так они оба тебе нравятся, шалунья ты моя! Но это же прекрасно!
—Что тут прекрасного?!— выкрикнула я и прикусила поспешно язык. Проходившая мимо няня удостоила нас взглядом суровым, осуждающим и быстрее покатила прочь громоздкую синюю коляску с ребенком.
—А что плохого? Представь себе, спишь ты с одним, тайно вздыхаешь о другом, день-деньской мучаешься, разрываешься, а дальше что? Бросишь обоих и гордо удалишься в закат в компании Пушка?
—Лиссет, так не принято! И, в конце концов, Дрэйк сдержан и деликатен, между нами ничего не было, кроме одного поцелуя, а Нордан, подозреваю, жуткий собственник. Ты полагаешь, у нас получится семья? На троих?
—Ох, Шель, не знаю. Но я хотела бы это увидеть.
—И что же ты так жаждешь увидеть, Лиса?
Я вздрогнула, Лиссет, дернувшись, схватилась за сердце.
—Норди, какого… Как ты вообще ухитрился подкрасться незаметно даже для меня?
—Талант,— ответил Нордан невозмутимо. Вежливая улыбка, но взгляд ледяной, колючий.
Как давно мужчина подслушивает?! Все, о чем я рассказала только что лисице, о чем мы разговаривали, не предназначено для посторонних. Не предназначено для Нордана!
Мои пальцы стиснули ажурный вязаный уголок шали. Мы с Лиссет переглянулись обеспокоенно, и я опустила глаза на собственные туфли, погружаясь в трясину страха.
—Ну?— с вызовом спросила лисица.
—Что — ну?
—Ты мне скажи. Я же не знаю, сколько и что именно ты успел услышать и за что бедная девушка должна отчитываться и оправдываться.
—Во-первых, Лиссет, больше ты никуда не уводишь мою… девушку без моего ведома и согласия. В крайнем случае можешь спросить Дрэйка, уж на его-то осторожность и здравомыслие можно положиться. Во-вторых, я не подслушивал ваших задушевных женских бесед, так как стоял возле наших ворот, а у нас, к сожалению, не настолько хороший слух. В-третьих, что означает это слово — «Шель»?
Я почувствовала взгляд лисицы, растерянный, вопросительный. Посмотрела на Нордана.
—Это сокращение от моего имени,— голос звучал на удивление спокойно.— Айшель. Леди Айшель Ориони.
Мужчина молчал, и в глазах его я видела задумчивый интерес, словно Нордан изучал меня заново, неспешно, соединяя мой облик с моим настоящим именем. Нахмурился едва заметно — поджатые губы, складка между бровями.
—Ориони?— повторил наконец.— Стеклянный безумец Ориони из Феоссии, случайно, не приходится тебе… вернее, твоей семье родственником?
—Мне это ни о чем не говорит,— настороженно призналась Лиссет.
—Если твое внимание не привлекали яды, то вряд ли имя создателя весьма забавного яда «Осколок в отражении» тебе о чем-то скажет.
—Да я вообще этой дрянью не интересуюсь.
—Мой отец не безумец,— возразила я тихо, сминая сильнее розовые вязаные цветы.— Он ученый, алхимик. А ядами ему приходилось заниматься, чтобы прокормить семью.— Я обошла мужчину, направилась быстрым шагом обратно к нашему особняку.
Когда я стала старше, мама объяснила мне, почему мы так и не покинули тихую провинциальную Тишшу, почему училась я в пансионе для леди из семей среднего достатка, почему родители не стремились вернуться к блеску светского общества. Сначала отголоски скандала, потом незримый шлейф папиной репутации. Для большинства людей наше имя ничего не значило, но среди фальши и игр высшей аристократии хватало тех, кто так или иначе сталкивался с ядоделами, пользовался их услугами, хотя едва ли рискнул бы заговорить об этом вслух. Знаю, есть страны, где профессия изготовителя ядов считается престижной, хорошо оплачиваемой, почетной даже, но не в Феоссии. Никто не посмел бы осудить, обвинить открыто, и королевская лицензия обеспечивала долю неприкосновенности, возможность жить в относительном покое, однако нельзя избавиться от стаек шепотков за спиной, от теней сплетен, от намеков между строками невинных на первый взгляд бесед.
