Я отстранила чуть Нордана от себя, приподнялась. Мужчина следил за моими действиями пристально, с любопытством, но не возражал. Отодвинулся послушно, лег на спину, подчиняясь неловким моим рукам. Я перекинула ногу, усаживаясь сверху аккуратно, немного неуверенно. Наклонилась, чувствуя, как волосы упали по обеим сторонам моего лица, поцеловала сама и сразу, не позволяя поцелую стать глубже, скользнула губами по щеке, шее.
—Шель.— Мужские ладони провели по спине, бедрам.
—Просто скажи, если я сделаю что-то не так,— попросила я.
Я тоже исследовала, изучала, на сей раз не только пальцами, но и губами. Внимательно, осторожно, пробуя на вкус кожу, повторяя старательно то, что делали со мной. Родинка на шее, татуировка под левой ключицей, часто вздымающаяся грудь, короткий шрам между ребрами. Мне хочется запомнить каждую черту, каждую линию. Две недели срок невеликий, однако и немалый.
На животе я остановилась, выпрямилась, опустила ладонь ниже. Закусила губу, снова помедлив, но все-таки коснулась, обхватывая, чувствуя на себе взгляд цепкий, сумрачный.
—На сегодня вполне достаточно,— произнес Нордан резко, хрипло и я торопливо отдернула руку.
Мужчина приподнял меня, притягивая ближе к себе, опустил. Не сдержавшись, я ахнула удивленно. Мне странно, непривычно быть сверху, страшно ошибиться, но я делаю неуверенно первое движение. Снова. И снова. Нордан вдруг сел рывком, обнял меня за талию, прижимая к груди, направляя мои движения. Я ухватилась за его плечи, глядя в темные глаза, стремясь быть еще ближе. Не знаю, в какой момент я перестала следить за правильностью собственных действий, перестала опасаться ошибки. Впервые ощутила нашу потребность друг в друге. Ощутила тесным объятием, острым желанием не отпускать никогда. Лимонной кислинкой. Бескрайним океанским простором.
Я нужна Нордану. А он — мне.
Шаг за грань. Почти одновременно, не разжимая рук.
Я уронила устало голову на плечо мужчины, почувствовала, как он, не отпуская меня, откинулся на подушку. Мне не хотелось шевелиться, размышлять о ближайшем будущем, хотя мысли вяло возвращались к тому, что будет утром.
Мужчины уедут. Что изменят эти две недели?
Ничего. Или все.
—Сейчас ты пахла не грозой, а теплым летним дождем.
Я улыбнулась.
—Откуда ты берешь эти образы?
—Возникают сами по себе.— Нордан тоже улыбается задумчиво, хотя я и не смотрю ему в лицо. Просто понимаю по голосу, по теснящимся в груди ощущениям.— И в тот день на рынке тоже. Я еще тебя в глаза не видел, но уже чуял твой запах. Так и нашел тебя — по запаху.
Я подняла голову, взглянула на мужчину.
—Хочешь сказать, ты не просто мимо проходил?
—По рынку я просто ходил.— Нордан осторожно снял меня с себя, уложил рядом, склонился.— И поехал туда со скуки. Но твой запах почуял за несколько торговых рядов. Странный, но настойчивый. Потом увидел тебя, бледную, несчастную, с тенями под глазами.
—Я стояла в витрине уже третий день, не зная, что со мной будет.— Я поежилась невольно и мужчина, потянувшись, накрыл меня одеялом.— Я и радовалась, что меня никто не торопится купить, и страшилась того, что будет, если так никто и не купит. Я ведь никого особенно не привлекала, не интересовала. Я даже к Шадору попала потому, что другие торговцы меня забраковали, он забирал остатки, тех, кого сочли неподходящими для большого рынка.
—Не думай ни о рынке, ни об этом торгаше.— Нордан перевернул меня на бок, обнял, прижимая спиной к своей груди. Его голос, негромкий, уютный, звучал возле моего уха.— Вряд ли он еще хоть кого-нибудь кому-нибудь продаст. И тебя от меня не спрятали бы ни на одном рынке мира.
—На каком-нибудь другом рынке ты меня не нашел бы. Потому что ты здесь, а я тогда была бы… не знаю где, но в другом месте. Меня могли продать на большом или отправить на закрытый аукцион.
—Я все равно тебя нашел бы, куда бы тебя ни увезли, где бы ты ни оказалась. Мать рассказывала, что так наши отцы, вернее, представители их расы находят свою пару — по запаху. Можно называть это предназначением, высшей волей или обычными первобытными инстинктами, но, твердила она, однажды ты найдешь ее, свою женщину, истинную пару, которая станет для тебя всем, а запах ее будет сводить с ума. Я не верил и, если честно, открыто посмеивался. Моя наивная романтичная мама, упрямо, бессмысленно ждущая своего возлюбленного. В какой-то степени ее можно понять — лучше мечтать о полумифическом любимом, чем строить глазки местным мужикам. Да ее никто замуж и не звал, предлагали только… всякое. Одинокая молодая женщина с невесть от кого нагулянным дитем. Поговаривали, будто вообще от морского демона-тельхина. Терпели лишь потому, что мать была единственной знахаркой на весь остров, а когда молитвы богам не возымеют должного эффекта, тогда сразу же о целителях вспоминают.
—Она его любила,— верила, ждала. Смогла бы я пронести искру надежды через всю жизнь, через однообразное существование в клетке повседневности, через вереницу серых дней?
—Любила. Говорила, что он тоже нашел ее по запаху.
—Почему же он не забрал ее с собой?
—Уверяла, что у его народа не допускаются смешанные пары. Я думаю, что он специально так ей сказал. Уже в братстве я между делом расспросил остальных. Эти существа просто развлекались здесь непродолжительное время и уходили. Если женщина беременела, то это были уже ее проблемы.
—Печально.— Я шевельнулась, устраиваясь поудобнее.
—Странно получить подтверждение ее слов спустя два с лишним века,— я чувствовала его дыхание возле моего уха, успокаивающее тепло тела, надежное объятие. Поцелуй в макушку.— Ты мое маленькое сладкое безумие, котенок. Мой яд.
—Ты мое тепло, мой очаг, уютный, домашний,— кажется, я опять шепчу в полудреме, не уверенная до конца, что меня слышат.
Ухожу шажочками легкими в мир сновидений, в мир, где шепчет дождь, касаясь раскидистых крон деревьев, где прячутся под резными листьями белые и фиолетовые фиалки. И неожиданно черные, отливающие глубоким темно-синим оттенком на нежных лепестках. А когда дождь заканчивается, и тучи расползаются пепельными лоскутами, обнажая вечернее небо, я вижу звезду посреди небосвода, яркую, серебряную.
Мою звездочку.
И просыпаюсь от чувства одиночества, налетевшего резким порывом ледяного ветра. Протягиваю руку, ощупываю смятое одеяло и подушку рядом. Никого. Открываю глаза, чтобы убедиться окончательно, что я одна в постели.
За окном разгорается утро, из глубин дома доносятся голоса, но мне не надо заходить в комнаты мужчин или проверять, на месте ли все автомобили. Я и так знаю, что они уехали.
В комнате еще витал запах тумана и мха, но с тончайшим вкраплением сандала и лета. На тумбочке со стороны двери лежали клочок бумажки, придавленный черной квадратной коробочкой, и большой коричневый конверт. Я передвинулась к краю кровати, взяла первым конверт. Догадываюсь, что под коробочкой записка от Нордана, и потому оттягиваю момент, когда прочту ее.
