– А с чего мне молчать? – возмутился Беван. – Знаешь, как старшие меня за Мейр вздрю… какой нагоняй устроили? Мне, дескать, надо было и переговоры провести, и город братству подать на блюдечке с позолоченной каёмочкой, и развлечения Норда проконтролировать. Везде успеть и за всем и всеми уследить, будто я и впрямь могущественный, всевидящий, всеслышащий и всезнающий бог! Хотели хорошего результата – не вешали бы на меня этот отмороженный придаток. Сами не знали, куда пристроить Норда так, чтобы и круг не покидал, и под ногами не путался, а я, получается, виноват?
– Пять лет назад, возможно, ещё и не знали, – голос и взгляд Дрэйка задумчивы. – Но три года назад Рейнхарт уже был готов. Камера для хранения тела, комната в дворцовом подземелье, футляр с отравленной иглой.
Помню длинную иглу в руке Дрэйка, металлическое острие, тонкое, поблескивающее слабо в рассеянном освещении дворцового коридора. Нордана, застывшего покорно посреди коридора, готового принять свою участь ради нашего с Эстеллой спасения, ради нашей безопасности, нашего будущего.
– Решение усыпить Норда не было спонтанным? – уточнила я.
– Нет. И этот шаг, как я выяснил позже, был заранее согласован и одобрен остальными старшими.
– То есть, учитывая, что интерес Рейнхарта к снотворным чудесным образом совпал с набором последнего поколения, он мог с момента нашего вступления в братство рассматривать такую возможность… упокоения слишком неугомонного собрата? – предположил Беван.
– Либо это действительно совпадение, однако в процессе изучения зелий Рейнхарт мог или постепенно прийти к данному выводу и начать поиски средства, способного усыпить даже нас, или случайно обнаружить нужные записи и использовать их для изготовления снотворного.
Помню папины записи, великое множество страниц, исписанных папиным мелким, неразборчивым почерком. Неровные строчки, перечёркнутые слова, добавленные над ними новые и тоже рассечённые чёрными полосками грифеля или перьевой ручки. Закорючки формул, значки ингредиентов, цифры количества и соотношений.
– Нас четверо, двое перспективные, двое под сомнением, а новые собратья находятся всё реже и реже, и рисковать целостностью круга, как прежде, уже нельзя. А так проблемный собрат и остаётся частью круга, и собственно проблем больше не доставляет, даже если у него пара появится – усыпят за компанию и девушку.
– Только одно мне непонятно: что же они так долго тянули? – удивилась Лиссет. – Почему раньше не усыпили Норда, или этого Галена, или хоть кого?
– Мы же не знаем, когда именно Рейнхарт разыскал это чудо-средство, – ответил Беван. – Может, только после Мейра и нашёл.
Черновики папа отдавал огню. И пламя поглощало послушно, терпеливо целые стопки бумаг.
– Дрэйк, ты говорил, Рейнхарт составил рецепт на основе записей колдуна древних времён, – я перехватываю утвердительный взгляд Дрэйка, вспоминаю, как папа писал и переписывал, пробовал, экспериментировал, повторял снова и снова, добиваясь необходимого результата, стремясь к совершенству создаваемого яда. – В древние времена колдуны писали на языках, ныне считающихся мёртвыми, зашифровывали всё, что касалось магии, во избежание доступа непосвящённых к тайным знаниям. Когда в руки моему папе однажды попала такая рукопись, он очень долго её переводил, ведь изучающих мёртвые языки мало, а среди них ещё меньше тех, кому можно доверить эти знания. Понимаю, возможности и связи Рейнхарта несравнимы с папиными и всё же… И составление рецепта, подбор ингредиентов и нужных пропорций – это месяцы кропотливой работы, а порой и годы. Ещё результат необходимо проверить, убедиться, что не возникнет побочных эффектов, не останется следов или каких-либо иных признаков отравления, если речь идёт о яде. Даже если Рейнхарт не занимался этим сам, а позже попросту избавился ото всех, кто помогал ему с переводом, составлением и изготовлением, то всё равно создать подобное за два года… И он был уверен в результате, значит, должен был предварительно протестировать снотворное, причём на объекте, близком по своим физическим показателям к цели, то есть к вам, членам братства. Убить легко, убить, не оставляя следов, не привлекая внимания, – искусство, – я повторяю папины слова, надеясь, что Дрэйк и Беван правильно поймут смысл сказанного мной.
– Интересно, – протянула лисица, – и где же тогда Рейнхарт нашёл подопытных крысок в свою лабораторию ужасов?
Мужчины переглянулись настороженно, я же поднялась, покинула столовую. Нордан в нашей спальне, стоял перед окном, глядя на запущенный, заросший садик за распахнутыми створками. Не шелохнулся, когда я вошла, приблизилась, обняла со спины, прижавшись к напряжённому, источающему холод телу, уткнулась щекой в мужское плечо.
Не представляю, каково жить с таким прошлым, с таким грузом на душе, да и не уверена, что хочу даже представлять. Это слишком много для меня, до недавнего времени не причинявшей физической боли живым существам, никогда никого не калечившей, не убивавшей. Я не знаю, что сказать, что следует говорить в подобных случаях, если уместные фразы вообще существуют, и потому мы молчим.
– Хорошенькое наследство останется нашей дочери, – Нордан нарушает вдруг тишину, тонкую, ломкую, словно первый осенний ледок. – Страшные истории о том, чего могло бы и не произойти.
– Что было, то было.
– Ты плохо себе представляешь, сколько всего было.
– Норд, прошлое не изменить, хочешь ты того или нет, – я пытаюсь убедить и не понимаю, кого именно – Нордана? Или себя? – В храме нас наставляли помнить прошлое, анализировать и учиться на его ошибках, но не держаться за давно минувшее, не тешить себя иллюзией, что всё могло бы быть иначе, стоило только пойти другой дорогой, решить иное, переиграть партию. Могло бы, но не стало ведь. Ты сделал выбор, каким бы он ни был, и теперь остаётся лишь принять его, но не пытаться переписать заново. Подобное никому не под силу, даже членам ордена бессмертных.
– Котёнок, не надо меня оправдывать, – в голосе недовольство, досада, но злости нет.
– Я не хочу только, чтобы ты терзал себя мыслями о других, невыбранных дорогах.
Вздох, глубокий, шумный, заставляет поднять голову, всмотреться в повёрнутое в профиль ко мне лицо.
– Шель, братство убивало веками, если не собственными руками, то чужими, да и свои у нас в крови даже не по локоть – по плечи. Конечно, случаи массовых убийств происходили не так часто, как может показаться, но всё-таки место имели, и неоднократно. И мы привыкли к кровопролитию, привыкли настолько, что оно перестало нас трогать. Если нет необходимости решать дело миром, льстить, умасливать, то мы избавляемся от препятствия, от человека и больше не думаем о нём. Так нас натаскивали первые годы в братстве, так мы сами постепенно привыкли жить, – мужчина глянул на меня искоса, требовательно. – Скажи, Бев выразил хотя бы каплю сожаления из-за гибели города, своей причастности к ней?
Ответить мне нечего, но Нордану и не нужен мой устный ответ. Хватает взгляда, который я отвожу на мгновение.
