– Эсти не поедет с нами, – я не могу подвергать дочь такой опасности, не могу рисковать жизнью Звёздочки. Что бы ни ожидало в империи, я не допущу, чтобы что-то случилось с моей малышкой. – Она останется с Лиссет в общине.
– Лиссет поедет с тобой, – прозвучал в общей комнате голос лисицы. – Ты же не думаешь, что я отпущу тебя одну в охраняемый курятник?
– Хорошо. Тогда надо связаться с моими родителями и тайно отправить Эсти к ним, – мама с папой и ведать не ведают о внучке. И я не предполагала рассказывать родителям о моей дочери так скоро.
– Ради праматери, Шель! – волчица подняла на мгновение глаза к низкому потолку. – Как же твои страхи, опасения? Ты ведь с момента нашего приезда ни разу не покидала территорию общины.
И сейчас страхи эти боролись во мне с желаниями отчаянными, безрассудными. С желанием изменить жизнь Эстеллы, мою, моих мужчин. С желанием выбраться из раковины, в которой я пряталась от окружающего мира всё это время, и сделать что-то важное, по-настоящему необходимое.
Мне придётся выбирать, подобно сказочной королеве, между своим ребёнком и теми, кто не связан со мной кровными узами, но кто нуждается во мне не меньше. И страхи не уйдут, не исчезнут по мановению волшебной палочки, они будут разрывать моё сердце каждый день, каждый час, каждую минуту, проведённую вдали от Звёздочки. Я не представляю ещё, как покину её, знаю лишь, что должна, что мне придётся.
– Когда-то я спросила Дрэйка, сможет ли он жить без меня, без своей пары, – мне нет нужды возвращаться в общую комнату, повышать голос, чтобы быть услышанной всеми присутствующими. – Дрэйк ответил, что ему придётся. Они оба знали, на что идут, принимали каждый свою ношу ради нашей безопасности. Я не хотела, чтобы их жертвы оказались напрасными, поэтому не роптала и не возражала, уезжая из империи. Возможно, пришла пора и мне рискнуть, хоть и придётся покинуть Эсти ненадолго.
– Ладно, – вздохнула Тайя. – Я останусь с Эсти.
– Ты уверена?
– Уверена. Надеюсь, так ты будешь капельку меньше тревожиться. И в общине Эсти в безопасности, даже если братству и известно о ней.
– Вряд ли, – Беван встал на пороге спальни, прислонился плечом к косяку. – Когда я увидел тебя по возвращению с острова, то сразу понял, что ты беременна. Понимание на уровне инстинкта – женщина не только занята, но и носит чужого ребёнка, что окончательно отбивает желание связываться. Если спросишь, откуда оно взялось и на что похоже, я всё равно не смогу объяснить толком. А вечером следующего дня в императорском дворце на тебе ощущались лишь отметки Норда и Дрэйка.
– Рейнхарт пришёл уже после полной инициации привязки с Дрэйком, – вспомнила я. – И напрямую спрашивал, не беременна ли я. Зачем, если бы он мог сразу определить это по моему запаху?
– Не почуял сам из-за двойной привязки? – предположила волчица.
– Вероятно, – согласился мужчина. – Но обольщаться не стоит. Они могут не знать о ребёнке наверняка, однако предполагают, учитывая, что времени и возможностей у тебя было более чем достаточно. И Рейнхарт опасается твоего возвращения, а не воспользоваться его страхами было бы в высшей степени недальновидно…
Тайя вскинула выразительно брови, намекая откровенно на неизжитую привычку братства играть на чужих чувствах и слабостях, добиваться желаемого, предлагая людям то, чего они хотят, и Беван улыбнулся покаянно.
– Издержки старой профессии.
– Как-то не слишком достойно искателя истины.
– А кто знает, где эта самая истина обнаружится?
– Мама? – Эстелла подняла голову, указала на свою картину.
Я наклонилась к дочери, погладила её по тёмно-каштановым кудряшкам.
– Да, моя Звёздочка, очень красиво. Расскажешь, что ты нарисовала?
Я приняла решение. Сделала выбор, каким бы тяжёлым он ни был, какую бы боль ни причинял.
И останусь верна ему до конца.
Глава 2
…Тёмный лабиринт.
Паутина коридоров, сменяющих, перетекающих друг в друга.
Дыхание давно сбилось, сердце стучит отчаянно у горла, страх захлёстывает, сжимает в тисках.
Я бегу, спотыкаюсь, цепляюсь за стены, неровные, шероховатые. Бьюсь бабочкой, угодившей в сети паука. Ищу выход из западни, но не нахожу.
Маленькая комната с ледяными стенами, без окон, без дверей. Льющегося с потолка света хватает, чтобы увидеть посреди помещения чёрный гроб с прозрачной крышкой. Дышу тяжело, иду к гробу медленно, с трудом переставляя одеревеневшие ноги.
Ближе.
И ещё ближе. Сердце замирает, я пытаюсь разглядеть под узорами, морозными, разукрасившими причудливо крышку, того, кто покоится внутри. Закусываю губу, заставляя себя не срываться на крик раньше времени.
Я должна знать, должна убедиться.
Гроб пуст.
Но осознание это не приносит успокоения, облегчения, лишь усиливает ужас. Рождает ощущение, скребущее неприятно, будто позади меня кто-то есть.
Я знаю, кто. Знаю, что он стоит за моей спиной, вдыхает запах, которого нет, не может быть во сне. Мне кажется, будто я чувствую его дыхание на волосах. Будто он вот-вот коснётся меня.
Хочу обернуться и не могу. Боюсь. Боюсь ошибиться, увидеть не его. Или его, но что-то будет не так и я пойму, что ему плохо, что случилось непоправимое. В конце концов, что я знаю о той игле, о том снотворном, с помощью которого его усыпили?
Зажмуриваюсь с отчаянием ребёнка, ощущаю привкус крови на губах…
– Котёнок…
Просыпаюсь с колотящимся бешено сердцем. В спальне темно, за окном ночь, напоенная доносящимися из леса звуками.
Я перевернулась с бока на спину, села, облизнула нижнюю губу, чувствуя ранку от собственного укуса. Давно я не видела этого сна. К пятому месяцу беременности кошмары оставили меня, равно как и прекратил терзать холод, охватывающий всё тело, концентрирующийся в кончиках пальцев силой, готовой в любой момент вырваться на волю. Тогда мне казалось, что помогли тренировки и медитации, которым учила одна из старейшин, что я если не успокоилась, то хотя бы отринула, отложила до поры свои страхи и тревоги.
Возможно, я ошиблась.
Я выбралась осторожно из-под одеяла, проверила Эстеллу. Звёздочка спала безмятежно, и я, накинув халат, вышла из спальни.
В общей комнате никого, лавка у стены, где мы постелили Бевану, пуста. Я приблизилась к входной двери, толкнула её, незапертую, – в общине не принято закрываться на множество замков и щеколд, прятаться от соседей. Здесь все друг друга знают и уверены, что никто ничего не украдёт. Да, по сути, и красть-то нечего.
Беван, в одних штанах, босой, сидел на короткой скамейке слева от входа. Маленький фонарь, висевший на крючке на столбе, поддерживавшим навес над входом, озарял неярким светом бородатое лицо, задумчивый, устремлённый в пространство взгляд, ещё один шрам, перечеркнувший наискосок широкую мускулистую грудь.
