– Тоже не спится? – спросил мужчина, не глядя на меня.
– Да.
Беван подвинулся, уступая мне часть скамейки, и, едва я села на узкое деревянное сиденье, протянул откупоренную жестяную флягу. Я взяла, принюхалась к плескавшемуся внутри содержимому.
– Почему все пытаются меня споить?
– Потому что у тебя такой благочестивый вид, что сразу хочется сбить тебя с пути истинного.
– Вот спасибо, – тем не менее, я сделала глоток и сразу закашлялась, чувствуя, как жидкость, крепкая, горькая, обожгла горло.
Беван с усмешкой забрал у меня флягу, глотнул сам. В свете фонаря я вдруг заметила тонкую золотую цепочку, обмотанную вокруг мужской ладони. Беван перехватил мой взгляд, повернул руку, раскрывая ладонь. Маленькая, искусно выполненная золотая подвеска в форме бутона розы.
– Семьдесят девять лет назад в Афаллии на каком-то очередном дурацком маскараде, которые в те времена устраивались повсеместно и пачками, я встретил девушку. Она представилась Розой, хотя мы оба понимали, что она соврала. Мы провели вместе мало времени, она уехала до полуночи, и я так и не увидел её лица без маски. Этот кулон принадлежал ей. Цепочка порвалась, и Роза, скорее всего, даже не заметила, как потеряла его. После империи я часто жалел, что не спросил Дрэйка или Норда, на что это похоже – когда встречаешь не просто случайную женщину, одну из многих, а свою женщину. Как понять, что она именно та, которую назовёшь своей парой.
– Норд говорил, что нашёл меня по запаху.
– Она пахла шиповником. И с каждой минутой, проведённой рядом с ней, запах становился сильнее. Позже я пытался её разыскать, конечно, втайне от братства, но то оказывался слишком далеко от Афаллии, то партия требовала полного в неё погружения, то одно, то другое. Как оно обычно бывает? – новая усмешка, и я слышу печаль, разочарование, горечь презрения к себе самому, к собственной нарочитой занятости, за которой недосуг остановиться, вдохнуть глубоко, увидеть мир вокруг, играющий красками живыми, яркими. – Годы шли, я безуспешно искал Розу, но, как теперь понимаю, не слишком усердно. Я не особо торопился – возможно, где-то в душе попросту не знал, что буду делать, если вдруг всё-таки найду. Что скажу, что предложу. Правда, Роза знала, что я из братства, и, по-моему, не питала иллюзий на сей счёт. Однажды я поймал себя на мысли, что если Роза действительно человек, то наверняка ныне или пожилая женщина, или вообще умерла. Что она могла выйти замуж, нарожать детей, а может, у неё и внуки уже есть. И я прекратил поиски.
Стрекот цикад в высокой траве за плетнём. Далёкое уханье совы в лесной чаще.
Свет фонаря скользил по тонким линиям золотого цветка, оставшегося памятью о той, кого, возможно, уже не было среди живых.
– Когда я был за гранью, – словно в ответ на мои мысли продолжил Беван, – я видел тени, духи или души умерших. Серые, безликие, похожие друг на друга. Или я их запомнил только такими, не знаю. Но одна из них приблизилась ко мне… Уверен, это была она. Роза. Я помню её глаза цвета молодой листвы, как она смотрела тогда, на маскараде, и там, за гранью. А это означает лишь одно – Роза действительно умерла. Надеюсь, она прожила долгую, интересную и счастливую жизнь. По крайней мере, я пытаюсь поверить в это.
– Думаешь, она была одной из нас? – спросила я после недолгого молчания. – Я имею в виду, из служительниц Серебряной богини?
– Не знаю. Она рассказывала, что у неё есть только отец, а своей матери не помнит и не знает, где родилась. И у неё была необычная сила. Похожая на нашу, то есть на силу братства.
– Она колдунья?
– Уверяла, что нет, – мужчина тряхнул головой, будто отгоняя ранящие сердце воспоминания. – Впрочем, какое это теперь имеет значение?
– Никакого, наверное.
Мне по-прежнему непривычно видеть такого Бевана. Дело не только в одежде странника, в бороде. Даже спустя годы меня удивляет, что он решился уйти из братства. Не из-за любимой женщины, не из-за ребёнка, не под влиянием привязки. Просто решился, и всё. На моих глазах.
Или не просто? Быть может, надеялся всё же найти эту девушку? Верил вопреки доводам собственного рассудка. Но смерть меняет многое. Порой меняет всё.
– Ты ещё ведёшь свои путевые заметки? – переменила я тему.
– Иногда, – Беван отхлебнул вновь из фляги. – В дороге как-то не особо разгуляешься с кучей тетрадок, поэтому приходится экономить бумагу.
– Я пишу письма Норду, – призналась я неожиданно. – В Эллоране он иногда оставлял мне короткие записки, и однажды я подумала, что было бы здорово написать ему письмо. Я писала полночи, тайком от Лиссет. Ужасно боялась, что она застанет меня и не поймёт, почему я пишу тому, кто этого письма не получит, не прочтёт. Естественно, я их никуда не отправляла, даже никому не показывала, только писала, подчас целые страницы, особенно когда было грустно, или плохо, или хотелось поделиться с ним. Мне казалось, он бы понял. Например, когда Эсти впервые начала толкаться, и сильно так. Когда сказала первое слово. Когда впервые продемонстрировала, что справляется со своим даром лучше, чем её мамочка. Когда мне удалось отразить атаку, пусть бы и во время тренировки. Глупо, да?
– Не глупо, – возразил мужчина, протягивая мне флягу.
Отказываться я не стала, хотя повторного приступа кашля сдержать не смогла. Что Беван туда налил?!
– И я страшно ревную Дрэйка. Понимаю, что он далеко, я не видела его почти три года, не знаю, что с ним происходит, но порой начинаю представлять, какие красавицы его окружают и все они желают его внимания. А Дрэйк всё-таки мужчина…
– Шелли, парная привязка исключает измену, забыла?
– У нас не парная, а тройная, – поправила я. Надо признать, после третьего глотка неизвестный алкоголь пошёл лучше. И в голове появилась приятная кружащая лёгкость.
– Не суть важно. Будь вас там хоть трое, хоть дюжина, но, кроме как со связанными, больше ни с кем нельзя и не получится при всём желании. Предохранительный механизм.
– А я всё равно ревную. Ещё в пансионе нам говорили, что нормальный здоровый мужчина не может долго усмирять естественные потребности…
– Как же жрецы, приносящие обет безбрачия? – Беван отобрал у меня флягу. – Дирг побери, хорошо, что ни Дрэйка, ни Норда поблизости нет, иначе не миновать бы проблем на мою смертную шею. Спаиваю тут, понимаешь, их женщину да к тому же неодетую.
– Сами-то сколько пили, никакой трезвенности не напасёшься…
Беван закрыл флягу, положил на скамейку, встал и, обняв меня за плечи, помог подняться.
– Давай баиньки, Шелли.
– А ты?
– А я ещё посижу.
Мужчина отвёл меня в спальню, проследил, как я ныряю обратно под одеяло. Подоткнул края и, улыбнувшись, вышел. А я забылась тёмным вязким сном без пугающих сновидений.
* * *
Мне кажется, я не смогу. Моё сердце разобьётся, разорвётся от одной лишь мысли, что придётся оставить Эстеллу, что я не увижу её в течение неизвестного количества времени. Что моя дочь будет жить, есть, спать, играть без меня.
