Мне казалось, Нордан будет недоволен этой грудой игрушек, купленных Дрэйком для Звёздочки, однако возражать он не стал, только посетовал неодобрительно на отсутствие книг. Я же и вовсе старалась не вмешиваться, полагая, что сейчас моё мнение вряд ли примут в расчёт. По возвращению из магазинов я отнесла в нашу спальню пакеты с одеждой, затем спустилась на кухню, помогла Лиссет с продуктами. Беван и Веледа явно избегали встречаться с остальными, предпочитая уединение то в саду, то в комнате Бевана, Кадиим послушно выполнял все указания Нордана – странно, но за время нашего отсутствия эти двое будто успели найти общий язык, хотя трудно сказать, на чём именно основано внезапное это взаимопонимание. Возможно, на нас с Эстеллой, возможно, на осознании необходимости смириться с присутствием друг друга. И Кадиим всё же дух, Нордан не должен воспринимать его как постороннего мужчину и потенциального соперника.
Посмотреть на комнату для дочери мне разрешили лишь вечером, после ужина. Я занесла в спальню снежного барса – наверное, единственная игрушка, которую я выбрала сама, привлечённая мягкой шерстью и внимательными сине-серебристыми глазами, и с которой не расставалась всю дорогу до дома, – положила на кровать на вишнёвое покрывало. Ещё раз оглядела помещение.
Завтра я увижу Эстеллу.
А моя малышка… наша малышка увидит своего отца.
Нордану тяжелее, чем мне. Я провела в разлуке с дочерью чуть больше трёх недель, он же знает её лишь по моим письмам и снам и для Звёздочки папа – существо наполовину мифическое, фантастическое, подобно героям «Лисьих сказок». До появления Бевана она не видела взрослых мужчин. Не видела городов, ни больших, ни маленьких. Не играла со сверстниками – в общине не было детей её возраста, только постарше, лет от четырёх-пяти, вечно бегающих ватагой шумной, проказничающей беспрестанно. Да и во многом Эстелла напоминала меня в детстве, не любившую игры подвижные, коллективные. Я говорила себе, что дочь ещё слишком мала для таких забав, тем более в компании маленьких оборотней, развивающихся быстрее своих человеческих сверстников, но, вполне возможно, дело не в возрасте Эстеллы, дело в её характере.
Истинная звезда севера.
Страшно представить, как бы я жила без неё.
Не могу не думать о словах Дрэйка. Были ли мы связаны задолго до нашего рождения или это лишь иллюзия, обычная человеческая вера в предназначение и волю богов, соединяющих наши жизни? Как бы там ни было, как бы наивна я ни была тогда, я всегда понимала свои чувства к Дрэйку, да и какая девушка на моём месте не влюбилась бы в него? С Норданом же всё сложнее, путанее. Он купил меня, укусил, дважды пытался подарить другим собратьям, был груб и даже хуже. И всё-таки я тянулась к нему, верила, сама удивляясь слепой, беспочвенной, казалось бы, вере этой. Боялась с каждым днём всё меньше, открывалась, привыкая постепенно, что он рядом, готовый на многое ради меня. Порой и впрямь задумывалась, не сошла ли я с ума под воздействием привязки и запаха. Но привязка – прежде всего, именно привязка, порождающая физическое влечение и желание защищать партнёра, оберегать. Привязка не создаёт настоящих чувств, настоящей привязанности не к некоему объекту, необходимому для продолжения рода, но к живому существу, личности со всеми её радостями и горестями.
И что ещё могло питать мои чувства к Нордану тогда, иррациональное притяжение, если не связь, что старше и меня, и его?
Я ведь верила. Несмотря ни на что и вопреки всему.
Верю.
И знаю, что буду верить всегда.
– Шель? – Нордан остановился на пороге, возле незакрытой мной двери. – Ещё одна игрушка?
– Я не удержалась, выбрала и его, – я рассеянно погладила барса, шагнула к мужчине. – Ты никогда не задумывался, не могли ли мы быть… связаны прежде? До всего этого, до рынка, до нашего рождения?
Мимолётная тень удивления, непонимания в светлых глазах, и Нордан пожал плечами.
– Нет. Обычно я не копаю так глубоко, слишком уж много ничем не подкреплённых и недоказуемых предположений, а жизнь в братстве научила не оперировать настолько абстрактными величинами, – мужчина усмехнулся вдруг, приблизился ко мне. – Философское настроение?
– Немного, – ответила я. – Я верю тебе… и три года назад верила, хотя…
– Хотя, объективно говоря, поводов не было?
– Да. Но часть меня даже тогда знала, что ты не причинишь мне вреда…
– Котёнок, – Нордан коснулся моего лица, заправил прядку за ухо, – иногда меня пугает то, как ты меня идеализируешь.
– Я вовсе не… – начала я, но указательный палец уже привычным жестом провёл по моим губам, останавливая возражения.
– Идеализируешь и оправдываешь, – перебил Нордан мягко. – Ясно, почему люди идеализируют Дрэйка – он умеет производить нужное впечатление, однако я ни к чему подобному уже давным-давно не стремлюсь. Да, я не причиню вреда тебе и нашим детям. Дрэйку… хотя большую часть возможного ущерба он всё равно переживёт. Твоим друзьям, пока они не переходят границы допустимого и не представляют угрозы для вас. Твоим родным. Но меня не волнует благополучие остальных людей и нелюдей. Мне по-прежнему плевать на них, на их проблемы, на мир во всём мире – за эти годы я слишком хорошо усвоил, что он не достижим в принципе. Я всегда буду видеть в них плохое, всегда буду подозревать в чём-то – потому что, как показывает практика, люди эти подозрения оправдывают куда чаще, нежели опровергают. Не имею я склонности к всепрощению или бескорыстной любви ко всем подряд. И неоспоримый факт, что я не причиню вреда вам, отнюдь не означает, что я испытываю сколько-нибудь добрые чувства к остальным. Если потребуется – использую, покалечу или убью не задумываясь, вытру ноги и выброшу без малейшего сожаления, как обычную ненужную тряпку, – мужчина улыбнулся нежно, каплю снисходительно, чуть печально. – Полагаю, в целом мире лишь ты видишь меня настолько идеальным.
И только меня он готов раз за разом убеждать в собственном несовершенстве, только мне готов объяснять, как ужасен этот неприглядный, полный грязи мир и он сам, неприкаянный собрат ордена бессмертных. Но это и мой мир тоже, сколь бы мало я ни знала о том, что происходит вокруг, сколь бы сильно ни заблуждалась, веря в лучшее, и мой мужчина, каким бы неидеальным он ни был, что бы ни делал прежде. Мои мужчины.
Возможно, любовь и впрямь слепа, как говорят, однако не желала я ни роптать на судьбу, ни попрекать мужчин прошлым, тем, что им не дано изменить.
– И всё же я думаю, это неспроста, – покачала я головой. – Мы могли знать друг друга раньше…
– И кем, по-твоему, мы могли быть?
– Не знаю, – я беспомощно пожала плечами. – Но можно поразмышлять об этом, пофантазировать.
Мне и трудно вообразить подобное, и одновременно я не могу удержаться, чтобы не начать представлять – пусть бы в теории, пусть бы лишь в моих пёстрых фантазиях, – кем мы были, как встретились и почему наши чувства сохранились спустя столько лет и веков, продолжились, не исчезнув, подобно многим, в пустоте забытья.
