Я и рассказала, мне не жалко.
Говорить старалась коротко, по существу, без подробностей и упоминания, чем я на самом деле занимаюсь. Когда начали расспрашивать о моей жизни в столице Алансонии, отвечала как можно проще и придерживалась составленной жнецом легенды, благо что всех интересовало вольное житьё-бытьё в целом, а не личные детали. После меня вышел Алессандро, толкнул вдохновляющую речь о том, как некромантия, претерпев века гонений и обвинений во всех мировых грехах, сумела-таки выбраться из тёмного угла и стать важным, нужным и законным направлением в магии, без которого во многих сферах уже не обойтись. А раз столь рьяно преследуемая некромантия смогла, то и молодые горгульи смогут добиться всего, к чему стремятся. Потом жнец тоже отвечал на вопросы, мы приняли порцию аплодисментов и засим наконец откланялись. В холле первого этажа Алессандро осмотрелся, привычным уже жестом взял меня за руку и повёл к лестнице.
На второй этаж.
А со второго — на крышу.
Свободный выход на крышу был в каждом горгульем доме, и старая часть Скарро не исключение. Плоская, обнесённая парапетом, крыша эта не могла похвастаться пышным зелёным палисадником, какие разбивались в нынешних родовых городах, и оттого гляделась голой, пустой. Отсюда открывался вид на подсвеченную изнутри стену арены и столь же плоские крыши соседних домов.
— Мы из-за этого посетили диссидентское собрание? — указала я на арену.
— И из-за этого тоже, — Алессандро приблизился к парапету, пристально разглядывая объект.
— Ты так её изучаешь, что можно подумать, тебе с этой арены драпать придётся по старинке, то есть ногами, — я встала рядом. — Тебе же главное забрать каменюку, а там можно сразу к воротам переместиться. Или даже за ворота.
— Нельзя.
— Почему? Мы ведь целый день по городу таким образом скачем.
— Именно, по городу. Но за его пределами перемещаться с той же лёгкостью не получится. Я пытаюсь понять, почему за столько лет ни один жнец не сумел проникнуть в Скарро иначе, чем в качестве собирателя. У твоего народа свой способ телепортации посредством тех камней за стенами…
— После коего тебе слегка поплохело.
— Верно. Однако почему эта телепортация повлияла на меня, но очевидно не отразилась на твоих сородичах?
— Потому что это наша телепортация? — предположила я. — На нас и не действует.
— А какая порталу разница, кто через него проходит? — вопросом на вопрос ответил Алессандро.
— Никакой, наверное, — не то чтобы я вообще интересовалась принципами функционирования порталов.
— Ты сама говорила, ваши предки строили на совесть и защищали на века. Полагаю, что когда возникла необходимость создания точек эвакуации вдали от Скарро, предки сочли нужным внести некоторые коррективы в телепортацию и тем самым обезопасить вотчину каменных.
Жнец извлёк из кармана куртки знакомый блокнот и карандаш, пролистал в поисках чистой страницы и начал быстрыми движениями набрасывать схему. Света фонаря, озаряющего крышу, ему с лихвой хватало, он сосредоточенно смотрел то на страницу, то на поднимающуюся над домами стену арены. Я попробовала приглядеться к стремительно разрастающейся паутине линий, кружков и закорючек, но если в защитных системах, особенно стандартных, я разбиралась достаточно, чтобы вскрыть или обойти и точно узнала бы даже в схематичном виде, то рисунок Алессандро идентификации не поддавался.
— Ваш портал беспрепятственно пропускает горгулий в их истинном виде. Человеку же переход дастся тяжелее. Совсем не остановит, но несколько замедлить может. Когда жнец забирает чью-либо душу, он невидим для всех, кроме души, ведом лишь своею целью и… не могу сказать, что становится бесплотен, однако препятствий для него не существует. Исполняющий свою задачу жнец в меньшей степени живое существо, нежели… в остальное время.
— Не живой и не мёртвый, ушедший и вернувшийся, лишённый своего тела, но и не бесплотный дух, — прозвучал за нашими спинами весёлый голос. — Долго ж вы соображали. А ещё жнецами-собирателями зовётесь, смотрящими в глубины непознанного…
Алессандро повернулся так резко, что я еле уловила его движение, и с разворота метнул карандаш. Вряд ли он предполагал причинить этим воистину убойным оружием существенный вред возрождённому духу, да и Оливер, не переставая ухмыляться, перехватил карандаш ещё на подлёте к собственному лицу.
— Знаешь, Ал, это несерьёзно даже для тебя, — Оливер повертел карандаш в пальцах и бросил обратно.
Жнец поймал, сжал писчий инструмент с такой силой, словно собирался покрошить его на стружки.
— Или почему, ты думал, я здесь? — Оливер развёл руками. — Я ни то, ни другое… как и ваша братия, когда она при исполнении, только я такой всегда, а не по указке сверху.
— Следишь? — Алессандро всё же расслабил пальцы, закрыл блокнот и сунул его вместе с карандашом в карман.
— А чего за вами следить? Вы и так почти всё время на виду. Хотя выбор, сказать по чести, странный. Не ожидал от тебя такого.
— Чего — такого? — рискнула спросить я.
— Выступления на собрании местной бунтующей молодёжи, — охотно пояснил Оливер. — Да и вести нежный чистый бриллиант на мероприятие, где ожидается не только партсобрание, но и оргия, — затея, недостойная настоящего мужчины и галантного кавалера. Или сияющий бриллиант сочувствует тяготам юных и мятежных?
— Я их понимаю, — поправила я. — Лет пять-шесть назад я и сама к ним присоединилась бы, кабы знала об их существовании.
Не уверена, правда, что лет пять-шесть назад несогласные с политикой совета старейшин проводили подобные сходки, ну да ладно, сомневаюсь, что возрождённого волнуют сии нюансы.
— Прекрасная леди бунтарка в душе? — улыбнулся Оливер, глядя на меня так, будто мы на крыше были только вдвоём.
— Халциона, не разговаривай с ним, — вмешался Алессандро.
— Почему? — осведомился Оливер с наигранным любопытством.
— Потому что.
— Просто потому что? Или потому что опасаешься, что прелестная Халциона, которую ты держишь за пропуск и прикрытие в Скарро, услышит от меня нечто, не предназначенное для ушей марионетки, используемой втемную?
Жнец не удостоил возрождённого ответом и взял меня за руку, собираясь удалиться с крыши по стежкам.
— Подождите, — шагнул к нам Оливер.
Алессандро вопросительно вскинул бровь.
— Я хочу в долю, — прямо заявил возрождённый.
— Что, прости? — если жнец и удивился в действительности, то продемонстрировал оную эмоцию весьма умеренно. Можно сказать, скупо. Чуть-чуть вежливого интереса, и не более.
— Хочу в долю.
— В какую долю?
— Тебе нужен последний утерянный камушек из ожерелья богини, обворожительной Халционе — чтобы твоя не вполне живая физиономия оставила её наконец в покое, мне — щепотку того и капельку другого. Так отчего бы нам троим не объединить усилия во имя скорейшего достижения общей цели?
