Очень интересно. Правда, расспрашивать подробнее некогда.
Тащить бессознательного человека, не способного даже ногами шевелить, оказалось дело непростым. Алессандро был несколько тяжелее, нежели представлялось со стороны, норовил с нас соскользнуть и цеплялся нижними конечностями за всё, что можно. В проём мы вписались не без труда, повезло ещё, что тот достаточно широк, как раз для беспрепятственного провоза тележки. В коридоре стало темнее ввиду отсутствия одного светильника, иллюзорный дым рассеялся и на полу недалеко от двери лежал поверженный стражник.
— Это твоих рук? — охнула я.
— Чьих ещё-то?
— Ты его… убил?
Одно дело похищать каменюку сомнительной ценности и совсем другое — забирать жизни ни в чём не повинных горгулий.
— Нет, конечно. Оклемается скоро… как и его напарничек. Или почему, ты думаешь, сюда по тревоге до сих пор не сбежалась вся охрана Скарро?
Матерясь уже на пару, мы кое-как миновали оба коридора и добрались до двери под ложей. Оливер открыл створку обычным пинком — надо полагать, он повторно вскрыл замок, и он же оставил дверь незапертой, — и мы с болтающимся между нами Алессандро вывалились на песок арены. Немного прошли вдоль стены, смутно представляя, куда и зачем мы идём. На самой арене за время нашего отсутствия ничего не изменилось, гости Скарро продолжали развлекаться как ни в чём не бывало и почти не смотрели по сторонам. Тревогу и впрямь не подняли, но кто знает, как долго продлится это затишье?
И что с Алессандро? Он очнётся или как?
— Халциона? — из причудливого смешения сумерек и света факелов вынырнула высокая фигура.
— Кахалон? — пригляделась я к заступившему нам дорогу горгулу.
— Что случилось? — встревоженный взор Кахалона пробежался по мне, лохматой и помятой, бегло скользнул по Оливеру и остановился на Алессандро. — Что с ним?
— А-а, мятежник! — невесть чему обрадовался возрождённый. — Слушай, приятель, жених Хэлли немного… или много… перебрал. Не рассчитал свои силы бедолага… особенно когда вокруг столько халявной выпивки… Он всего лишь человек, сам понимаешь…
Во взгляде Кахалона отразились закономерные сомнения.
— Будь другом, окажи любезность, а? Помоги с транспортировкой болезного, сам он не дойдёт и Хэл его одна не донесёт.
— А ты? — опешила я от столь стремительной смены приоритетов.
То есть буквально только что Оливер нас якобы страховал и помочь пытался, а теперь готов скинуть жнеца — и фигурально, и в прямом смысле, — на постороннего горгула, которого даже я плохо знаю?
— А я летать не умею, — пояснил возрождённый беззаботно.
Кахалон снова посмотрел на каждого из нас по очереди, задержался на мне и наконец быстро огляделся через плечо.
— Ладно.
Он серьёзно?
Горгул сменил ипостась, забрал у нас Алессандро и с лёгкостью перекинул его через плечо. Я обошла Кахалона, убедилась, что ни голова жнеца не помешает крыльям, ни горгул не заденет ими ношу, и, мрачно косясь на растирающего шею Оливера, сама сменила ипостась.
— А ты и в каменном виде красотка, — выдал он неуместный комплимент и отступил. — Летите, я вас догоню.
— Угу, — буркнула я, ни на мгновение не поверив в это самое «догоню».
Я и Кахалон поднялись на крыло и направились через трибуны к внешней стене. Веселящиеся горгульи по-прежнему не удостаивали нас и взглядом, ни те, кто сидел на трибунах, ни те, кто кружил в воздухе. Но по мере приближения к стене Кахалон снижался всё больше и больше, едва ли не задевая ногами края сидений, и территорию арены покинул, только убедившись предварительно, что стражей в пределах видимости нет.
Похвальная осторожность. И неудивительная, учитывая его увлечения. Памфлеты и прочие сочинения Вольного ветра надо где-то печатать, желательно сохраняя при том инкогнито. Вряд ли в диссидентской компании завалялись счастливые обладатели типографии.
Вылетев с арены, Кахалон снизился ещё раз, так, чтобы держаться ниже верхней части стены, но и не опускаться к самой земле, где хватало прогуливающихся горгулий. Я зависла рядом, обеспокоенно пригляделась к Алессандро, однако жнец так и висел бесчувственным мешком на горгульем плече.
Как ему помочь? Ему вообще помочь можно или этот затяжной обморок необратим?
— Давай туда, — Кахалон указал на подмигивающие огнями дома старой части города.
— Но моя семья живёт в новой…
— Именно. Твоя семья. Что-то мне подсказывает, они мало обрадуются, увидев твоего жениха в… таком состоянии.
Он прав. Ох как прав!
— Отнесём его в дом, где мы… наша компания собиралась недавно, — пояснил Кахалон. — Дом принадлежит одному моему хорошему знакомому… вернее, его семье, которой сейчас нет в городе.
— Знакомый поддерживает диссидентское дело? — устало предположила я.
И спина опять разнылась, хотя в каменной ипостаси не должна бы…
— Поддерживает, — подтвердил горгул и полетел к жилым домам.
В потёмках на улицах внимания мы привлекали ещё меньше, чем на арене, и до гнезда сочувствующего молодым бунтовщикам добрались легко, быстро и без эксцессов. Дома никого не было, даже хозяина. Парадная дверь заперта, но окна второго этажа беспечно оставлены нараспашку, что существенно упростило проникновение внутрь. Кахалон отнёс Алессандро в одну из спален, сгрузил на кровать, пока я включала свет. Затем мы осмотрели и ощупали недвижимого жнеца, совместными усилиями сняли с него куртку, рубашку и обувь. Нынче Алессандро действительно больше походил на труп, чем на живое существо: бледный, холодный, пульс еле прощупывается, на внешние раздражители не реагирует. При том никаких заметных повреждений не обнаружилось, даже синяка завалявшегося не нашлось. Он просто лежал, белый и ледяной, словно холодильный шкаф.
Кахалон не задал ни единого лишнего вопроса ни в процессе осмотра, ни во время моих безуспешных попыток привести жнеца в чувство, но по лицу его я видела, что в изложенную Оливером версию он поверил не больше, чем я в обещание возрождённого нас догнать. Наконец, явно притомившись наблюдать за моей бестолковой суетой вокруг Алессандро, он шагнул к кровати, тронул меня за плечо и сказал, что мне не повредило бы отдохнуть. Знакомый — горгул надёжный, верный идеям диссидентства и из его дома нас не выгонят и не найдут, если вдруг станут искать.
Ну да, очевидно, что с арены мы столь спешно драпали отнюдь не по причине чрезмерных возлияний моего жениха.
Уходить не хотелось. Вдруг за время моего отсутствия Алессандро станет хуже? Но и не признать правоту Кахалона нельзя. Надо привести себя в порядок, успокоиться и всё взвесить трезво, твёрдо и без паники.
Уложив жнеца поудобнее и накрыв его одеялом, я наведалась в ванную комнату. В домах старой части города и вода горячая есть, надо же…
