Однако сегодня жнец ещё не показывался мне на глаза и оттого нынешний его вид поверг в состояние изумления.
Во-первых, балахона не было.
И одежды, которую Алессандро носил под ним, тоже.
Её заменили ботинки с высоким голенищем, чёрные кожаные штаны, неприлично обтягивающие всё, что только можно обтянуть до пояса, и белая рубашка. Кудри до плеч исчезли вместе с форменным жнеческим одеянием, уступив место короткой современной стрижке.
Во-вторых, стоял Алессандро спиной ко мне и, склонившись, перебирал содержимое невесть откуда взявшейся сумки, водружённой на выдвинутый стул. Стоит уточнять, какой дивный вид мне открылся?
В-третьих, когда жнец закрыл сумку и выпрямился, то перчаток я не заметила.
— Готова? — спросил, не оборачиваясь.
— Д-да… — взгляд мой судорожно метался между тем, что брюки особенно вызывающе обтягивали сзади, и открытыми кистями рук.
— Хорошо, — Алессандро снял со спинки кресла чёрную куртку с вышивкой, надел, взял сумку, набросил её ремень на плечо и направился к выходу. Приблизился, глянул недоумённо на замершую в дверном проёме меня. — Что-то не так?
— А-а… — вот теперь я не могла смотреть ни на что другое, кроме как на руки.
И на среднем пальце правой появился перстень тёмного золота с каким-то непонятным знаком. Кажется, некромантский, мне с их братией сотрудничать не доводилось, да и пересекалась я с ними редко.
— Нам пора, Халциона, — напомнил Алессандро.
На плохо гнущихся ногах я развернулась и вышла во двор, под лучи утреннего солнца.
Ладно, мне прикосновение жнеца не повредит.
Не должно повредить.
Наверное.
Я почти что каменная и куда крепче, чем кажусь. Я справлюсь, я сумею, я выдержу…
Но сейчас я хрупкая девушка и перспектива получения ожога серьёзно напрягала! Даже несильного. Даже с компенсацией в виде эмпатического отката.
Алессандро вышел следом за мной, встал рядом и подал руку.
По-прежнему без перчатки.
Я в панике уставилась на предложенную длань. И почему я-то не додумалась надеть перчатки? Приличные леди, вон, вообще с голыми кистями рук нигде не показываются.
— Халциона?
— А-а? — словно заворожённая, я всё таращилась на мужскую ладонь.
— Тебе не повредит, — озвучил жнец мои мысли.
— А-а… ты уверен? То есть вы проверяли? Следственные эксперименты проводили?
Вместо ответа Алессандро взял меня за руку, холодные пальцы сомкнулись вокруг моих, и я зажмурилась в ожидании боли.
Ожидала.
И ожидала.
— Теперь мы можем начать путь? — нетерпеливо вопросил Алессандро.
Осторожно приоткрыла один глаз.
Жнец держал меня за руку, но ничего не происходило, кожа не краснела, не воспалялась и боли я не чувствовала.
Открыла второй и тут мир вокруг подпрыгнул мячиком и завернулся в грязно-зелёную накидку. Пришлось отвлечься от предположительных ожогов и последовать за шагнувшим вперёд Алессандро.
* * *
На сей раз перемещались мы по стежкам дольше, и когда наконец мир вернул себе нормальную цветовую гамму, меня штормило, подташнивало и вовсе хотелось лечь и поваляться в покое с полчаса.
— Дыши глубоко, — Алессандро отпустил мою руку и приобнял меня за плечи, привлёк к себе. — Сейчас пройдёт.
Да я и так дышу… и чувствую едва уловимое эхо пены для бритья, нотку мяты и слабый запах дыма, накрепко впитавшийся в куртку жнеца. Она ведь неновая, явно ношенная не единожды, куртка эта… и брюки тоже. Только рубашка современного фасона, а брюки с курткой будто из старой эпохи вышли, задолго до моего рождения. И сидят они на жнеце как влитые, значит, наверняка носились не кем-то там, а конкретно им, Алессандро. Выходит, это его собственная одежда?
И уж точно не из регламентированной жнеческой униформы.
Стоим мы… даже не знаю где, освещение рассеянное и вокруг каменные стены… в обнимку, словно влюблённая парочка. Алессандро меня по руке выше локтя поглаживает, я дышу, как велено, щёку на его плечо положив… голова кружится, дурацкий саквояж всю руку оттянул, гад… однако объятия не вызывают ни раздражения, ни брезгливости, ни страха… чего нельзя сказать о шуме неподалёку.
Характерном таком шуме.
Знакомом до боли.
— Лучше? — заботливо осведомился Алессандро.
— Наверное, — я пригляделась повнимательнее к окружающей обстановке.
Стояли мы в узком переулке между домами, а шум доносился с улицы. Я высвободилась из объятий, вышла из переулка, осмотрелась. Ещё бы мне не узнать шум…
В стародавние времена горгульи предпочитали жить в Скарро, и редко какой род решался поселиться вдали от надёжных стен древней обители. Однако мало-помалу в городе становилось всё теснее и сложнее с прокормом, а развивающийся внешний мир всё сильнее манил подрастающие поколения новыми возможностями и год от года всё больше представителей разных родов покидали Скарро. Постепенно большая часть нашего народа разбрелась по королевствам, основала маленькие поселения недалеко от гор, позже разросшиеся до размеров городов. Горгульи занимались добычей и обработкой всевозможных камней, строили сами и поставляли строительные материалы. Хватало среди нашего народа и талантливых скульпторов, и искусных ювелиров. У каждого рода свой город, где представители других видов если и жили, то таковых было немного. Зато многие охотно приезжали на местные рынки, закупиться без участия лишних посредников или продать самим, благо что горгульи, как и все, предпочитали приобретать необходимые товары без дополнительного вылета за тридевять земель.
В связи с грядущим отбытием большинства горожан на праздник город Пепельного гранита закрывался для посещения чужеземцев и здешний рынок, несмотря на ранний час, гудел растревоженным осиным ульем, прекращая торговлю. Кто-то собирал и укладывал товар, кто-то ещё пытался под шумок распродать остатки, хотя всех посторонних к вечеру из города выпроводят в любом случае, ворота запрут и защитный контур активируют. Разумеется, внутри останутся и охрана, и те, кто по разным причинам праздник посетить не сможет, детей включая, и один из старейшин рода — начальство какое-никакое, а быть должно.
Я догадывалась, почему Алессандро торопился прибыть на мою малую родину пораньше. Запертые ворота и даже контур вряд ли серьёзная помеха для перемещения по стежкам, однако появление в закрытом полупустом городе двух незнакомых лиц выглядело подозрительно. Да и моя семья могла уже улететь на праздник, особенно зная мамину нелюбовью к опозданиям куда-либо.
— Дом, милый дом, — пробормотала я, оглядывая гомонящие торговые ряды, пёстрые палатки, заметно оскудевшие прилавки и снующих между ними посетителей рынка.
