— Почему? Откуда мне знать почему! Не могу — и все! Быть может, потому, что он от меня этого ждет. Люсьен поставил себе целью вскружить мне голову… и добился своего!
— А это идет вразрез с твоими представлениями о любви, — хмыкнула Эмма.
— Он чересчур самонадеян, черт возьми!
С лестничной площадки послышалось дружное хихиканье, смутившее Александру. Опуститься до того, чтобы чертыхаться в присутствии воспитанниц!
— Мисс Галлант, вы расстроены, но это не оправдывает подобных выражений! — отчеканила Эмма. — Надеюсь, вы хотели сказать что-нибудь вроде «вот беда!», но обмолвились?
— Да, конечно, мисс Гренвилл. Больше подобного не повторится.
— Ну вот и славно. — Эмма взяла ее под руку. — Не унывай! Главное, что все позади. Сегодня концерт, и это тебя отвлечет.
Александра кивнула, в глубине души понимая, что ничего не позади и что концерт, как бы он ни удался, не отвлечет ее от мыслей о Люсьене ни на минуту.
Весь остаток дня она была слишком погружена в себя, чтобы реагировать на окружающее, хотя обычно с удовольствием присутствовала на еженедельном концерте, тем более что некоторые воспитанницы играли и пели великолепно. Ей все никак не удавалось забыть о листе пергамента, ждущем своего часа в ее комнате, в ящике туалетного стола.
Что в нем? Обещание оставить ее в покое? Ведь именно этого она хочет, мечтая жить в гордом одиночестве, в стороне от чужих интриг, от искушений, от страданий…
Но неужели она сможет забыть о том, как чудесно быть рядом с Люсьеном, обсуждать с ним тысячи самых разных вещей, как упоительно, находиться в его объятиях? Если бы можно было стереть все это из памяти! Тогда ее жизнь пошла бы дальше своим чередом.
Дважды во время концерта Александра порывалась ускользнуть, но так и не нашла в себе сил нарушить указание Люсьена.
Лишь когда последний номер программы был завершен, она поднялась с места и устремила взгляд в окно. Солнце стояло низко над горизонтом — если не придираться строго, вечер уже наступил.
— Мисс Галлант! — окликнула ее одна из преподавательниц, когда Александра проходила мимо. — Надеюсь, за ужином вы просветите нас насчет вашего загадочного гостя? Девушки просто сгорают от любопытства!
— Боюсь, я не смогу спуститься к ужину, мисс Тулс: страшно разболелась голова. Будьте добры, передайте это мисс Гренвилл.
Александра не ждала, что хоть кто-нибудь поверит в ее отговорку — все, без сомнения, решат, что она уединилась для любовных мечтаний. Впрочем, так оно и было на самом деле.
Кухарка уже успела принести ее псу вечернюю порцию еды, которую он тут же с удовольствием съел. Александра затеплила лампу, достала письмо и уселась на кровать.
— Узнаешь запах, малыш? — спросила она и почесала Шекспира за ушами. Потом развернула лист.
Против ожиданий это было не личное письмо, а официальный документ со всеми необходимыми подписями и печатями. В него была вложена записка, которую она поднесла к глазам в первую очередь.
«Александра! При всем своем непомерном упрямстве ты должна признать, что остаются лишь две причины, по которым ты не можешь за меня выйти».
Девушка затаила дыхание. Почему Люсьен упорствует? На его месте она давно уже махнула бы на все рукой.
«В моих глазах ты якобы представляешь собой подходящее лоно, в котором может быть зачат и выношен наследник моих земель, состояния и титула, чтобы все это не уплыло в руки Розы и особенно Фионы. Будучи в здравом уме и твердой памяти, заявляю, что нет никого менее подходящего на эту роль. — Александра против воли улыбнулась. — К сему прилагаю документ, составленный и заверенный мистером Маллинсом. Там изложено, что независимо от наличия или отсутствия детей я уступаю свое право наследования детям Розы».
Александра ахнула.
— Это шутка! Он не мог написать это всерьез! — Она схватила лист пергамента, прочла его несколько раз подряд и уронила на колени.
Описанная сложными юридическими терминами, запрятанная среди оговорок и статей закона, там присутствовала простая истина: по смерти Люсьена Балфура, графа Килкерна, право наследования переходит к семейству Делакруа. Детям и супруге, если та переживет его, выделялась сумма в пять тысяч фунтов в год — и только, из всего теперешнего изобилия.
— Боже! — прошептала Александра и вернулась к письму. «Надеюсь, этот пункт твоего списка можно считать вычеркнутым. Остается последний и самый важный — мое неверие в любовь. Я думаю, что могу воздержаться от пылких заверений. Если ты до сих пор не поняла, как сильно я люблю тебя, никакие заверения не помогут делу, только унизят меня в твоих глазах. Я мог бы сказать, что теперь уже ничто не стоит между нами, но это не совсем так. Мне тоже знакомы сомнения, поэтому сейчас моя очередь спросить: любишь ли ты меня, Александра? Люсьен».
На листок упала крупная светлая капля, и девушка поняла, что снова плачет. Им с Розой стоило бы посоревноваться, кто прольет больше слез. Но как тут было удержаться? Люсьен Балфур, каким она его когда-то знала — надменный и холодный Люсьен, — не уступил бы никогда и никому, в особенности семейству Делакруа. И вот он совершил это ради нее.
Александра вскочила и принялась расхаживать по комнате, держа в руках завещание, подписанное Люсьеном и заверенное мистером Маллинсом в присутствии двух свидетелей: Роберта Эллиса и незнакомого ей стряпчего. Оно было подлинным, подлиннее некуда.
В этом весь Люсьен — он сделал широкий, бесконечно великодушный жест, от которого невозможно отмахнуться, который нельзя просто выбросить из головы, даже не оставив ей возможности оспорить этот жест.
Заметив на кровати письмо, она схватила его и смяла, потом бережно расправила и прижала к груди. Это было лучшее письмо в ее жизни.
— Боже мой, Шекспир, я совершенно разучилась владеть собой! Он сводит меня с ума!
Пес сочувственно вильнул хвостом. Александра уселась и погрузилась в раздумья, время от времени бормоча что-то не вполне галантное, благо поблизости не было посторонних ушей. В конце концов она решила, как поступит: вернется в Балфур-Хаус, даст Люсьену хорошего тычка под ребра, а потом задушит его в объятиях. Он поступился всем ради любви к ней, это неоспоримо. Зато оставались загадкой мотивы другого человека — того, по чьей вине она чуть было не потеряла Люсьена навсегда…
В дверь постучали. Александра вернулась к действительности.
— Войдите!
— У тебя все в порядке? — спросила Эмма, не торопясь переступать порог.
— Не уверена, — ответила Александра с истерическим смешком.
— Случилось еще что-нибудь знаменательное? — Директриса вошла и прикрыла за собой дверь.
— Знаменательнее некуда. Я получила хороший урок, а посему… — Она наклонилась, чтобы вытащить из-под кровати дорожный сундук.
