Кей, застенчивая и гораздо более продвинутая в реабилитации, чем любой из нас, сидит в кресле, а блондинка смотрит на меня. Ивот что меня раздражает– светловолосая девушка не должна пугать посторонних. Может, я не так собран, как думаю?
–Втаком случае…– ямедленно встаю, ни на мгновение не прерывая зрительный контакт,– …может, мы пойдем с этим в ремилитаризованную зону? До первой смерти?
–Конечно,– шипит она.
Ясмотрю на Кей.
–Было приятно с тобой поговорить. Повторишь мне заказ? Яскоро буду.– Япрямо-таки чувствую ее взгляд на спине, когда следую за блондинкой к воротам, ведущим в Зону. Ате– прямо за стойкой.
Блондинка останавливается на пороге.
–Давай, сначала ты,– кивает она на ворота.
–Вот еще! Тот, кто бросает вызов, ступает первым.
Она снова угрожающе смотрит на меня, очевидно, вся не своя от гнева, затем входит в Т-ворота, мигает– и исчезает. Япотираю правую руку о кожаный килт, хватаю лезвие меча, вытаскиваю его и прыгаю в червоточину, соединяющую две эти точки.
Кодекс чести гласит, что бросающий вызов должен отойти от цели на приличных десять шагов, но блондинка в плохом настроении, и хорошо, что я обороняюсь и готов увернуться, потому что она уже наготове, желает вонзить меч мне в грудь или в живот прямо здесь.
Она быстра, безжалостна и совершенно незаинтересованна в соблюдении правил– это хорошо, потому что у моего собственного экзистенциального гнева наконец есть выход и объект приложения. Ярость, охватившая меня после операции, ненависть к военным преступникам, которые заставляли меня злиться и подвергли живого человека, которым я был, обширному стиранию памяти– даже не помню, какого я пола и роста,– наконец обрели цель: блондинку с мечом, лучащуюся сосредоточенностью и зеркальным отражением моего неистовства.
Эта часть ремилитаризованной зоны выполнена в виде полуразрушенного города древней Земли– постъядерная бетонная пустыня с руинами и странной растительностью, которая пробилась поверх памятников завоевателям и сгоревших остовов колесных авто. Мы, вполне возможно, единственные разумные существа здесь– брошенные на планету, где ни одна живая душа не обитает. Ив этом одиночестве нам суждено преодолевать горе и ярость, что остались после операции.
Блондинка явно хочет решить все быстро. Яосторожно обороняюсь, пытаясь найти у нее слабые места. Она предпочитает колющие и рассекающие накрест удары, и я никак не соображу, как ее вырубить.
–Ну давай, умирай уже!– рычит она.
–Дамы, вперед!– Яотбиваю атаку и пытаюсь вывести ее из равновесия целой серией наскоков. Рядом с воротами, через которые мы вошли, валяется рухнувшая башня, со всех сторон окруженная грудами обломков выше человеческого роста. Индикатор на воротах мигает красным, сигнализируя о невозможности прохода до тех пор, пока один из нас не умрет. Эти груды дают мне преимущество, так что я снова отбиваю удар, затем делаю шаг назад– и подставляюсь.
Блондинка пользуется этим, и мне с трудом удается блокировать атаку, потому что она быстрая. Но ума ей недостает, и она определенно не ожидала ножа в моей левой руке, ранее покоившегося в набедренных ножнах. Пытаясь избежать лезвия, теперь уже она подставляется– и я вонзаю свой меч ей в живот.
Она падает на колени. Да и я тяжко опускаюсь на четвереньки– почти падаю. Блин, когда она успела рубануть меня по ноге? Наверное, не стоило так полагаться на свои рефлексы.
–Ну что, хватит?– молю я, внезапно чувствуя слабость.
–Я…– Она выглядит странно, обеими руками сжимает рукоять меча, который из нее торчит.– Э…– Пытается сглотнуть.– Кто…
–ЯРобин,– беспечно говорю я, глазея на нее с интересом. Не думаю, что когда-либо видел, чтобы кто-то умирал с мечом в животе. Ну что ж, много крови и отвратительный запах вспоротых кишок. Ядумал, она будет извиваться и кричать, но, может, у нее есть какой-то регулятор болевых порогов. Так или иначе, я и сам сейчас цепляюсь за рану на ноге. Мы– товарищи по боли и страданиям.
–Аты?..
–Гвин.– Она сглатывает кровь. Накал ненависти утихает, обнажая что-то, до поры скрытое. Удивление?
–Когда ты в последний раз выполняла резервное копирование?
Она прищуривается:
–Э-э-э. Час. Тому назад.
–Хорошо. Могу я покончить с тобой?
Нам нужно мгновение, чтобы встретиться глазами. Она кивает.
–Аты? Когда?
Янаклоняюсь, скривив губы, и беру ее меч.
–Когда я сделал резервную копию? Всмысле– после операции на памяти?
Она кивает, или, может, вздрагивает. Яподнимаю лезвие и хмуро смотрю на ее шею. Это расходует всю мою энергию.
–Хороший вопрос…
Перерезаю ей горло. Кровь брызжет во все стороны.
–Никогда.
Яхромаю к выходу– воротам А– и прошу восстановить ногу, прежде чем вернуться в бар. Ворота отключают меня, и через субъективный момент я просыпаюсь в кабинке туалета в задней части паба– тело как новое. Смотрю в зеркало, чувствуя себя опустошенным, но вполне в ладах с собой. Может, скоро буду готов к бекапу? Сгибаю правую ногу. Ассемблер ее прилично канонизировал, исправленная мышца работает, как надо. Надо впредь избегать Гвин, по крайней мере, до тех пор, пока она не уймет бессмысленный гонор, что, вероятно, займет некоторое время, если она продолжит приставать к более сильным и опытным бойцам. Явозвращаюсь к столу.
Кей, как ни странно, все еще там. Яожидал, что она ушла. A-ворота работают быстро, но все же требуется минимум тысяча секунд, чтобы сломать человеческое тело и снова его собрать: в нем много битов и атомов, которыми непросто манипулировать.
Яопускаюсь в кресло. Да она еще и купила мне новую выпивку!
–Прошу прощения,– брякаю на автоматизме.
–Ктакому привыкаешь. Тебе получше?
Язадумываюсь над вопросом. На мгновение мысленно возвращаюсь в бетонную пустошь, к горячей боли в ноге и чистой ненависти, высвобождающейся в удар по горлу Гвин острой железкой.
–Что было, то прошло,– говорю я наконец, смотрю на свой бокал и опрокидываю залпом.
–Так как дела?– спрашивает Кей, глядя на меня.– Ну, если ты хочешь поговорить об этом,– поспешно добавляет она. Теперь я понимаю, что Кей напугана и обеспокоена. Мое кольцо условно-досрочника все время шлет пульсирующие волны тепла.
–Ясное дело,– отвечаю я с улыбкой, вероятно, усталой. Ставлю перед собой бокал.– Кажется, я все еще в диссоциативной фазе. Перед тем как отправиться в город сегодня вечером, я сидел один в своей комнате и рисовал скальпелем красивые линии на руках. Мне было интересно, следует ли мне порезать себе вены и положить конец всему этому. Ябыл зол. На себя. Но все прошло.
–Бывает. Что изменилось?
Яхмурюсь. Мне мало помогает знание того, что это частый эффект реинтеграции.
