–Япоступил как придурок. Когда вернусь домой, мне понадобится резервная копия.
–Резервная?– Глаза Кей расширяются.– Ты весь вечер ходишь с мечом и повязкой дуэлянта, и у тебя нет запасника?– Ее голос переходит на писк.– Чем ты думаешь?
–Знание о том, что у тебя есть бекап, притупляет чувства. Я,повторю, был жутко на себя зол.– Перестаю хмуриться, когда смотрю на нее.– Но нельзя постоянно так злиться.
Вчастности, перспектива узнать, кто я или кем был, внезапно стала ужасно, всецело пугать меня. Что это значит, почему я вдруг почувствовал чужие эмоции– сразу после того, как выпотрошил кого-то мечом? Во мраке Средневековья это было бы трагедией, но даже здесь смерть– не то, к чему люди относятся небрежно. Водин ужасный момент мне хочется сбежать в город, найти Гвин и извиниться перед ней. Только это ерунда. Она ничего не вспомнит и будет в том же настроении, что раньше. Наверное, вызовет меня еще на одну дуэль и благодаря своей неизменной бессмысленной ярости порвет в клочья.
–Думаю, я прихожу в норму помаленьку,– говорю я.– Знаешь какое-нибудь место побезопаснее, где эти гребаные берсерки не ходят толпами?
–Хм.– Она смотрит на меня критически.– Если избавишься от меча и повязки, не будешь особенно выделяться в зоне для пациентов во второй фазе. Это в нескольких шагах отсюда. Язнаю место, где готовят действительно хороший стейк из кенгуру. Ты как, голоден?
Сразу после дуэли вместо жажды насилия у меня разыгрался аппетит. Кей ведет меня на прекрасную площадку из алмазного волокна с низкой плотностью, засаженную бонсай-секвойей, где старомодные паровые роботы жарят сочное мясо на мангале. Мы болтаем, и мне ясно, что она сильно заинтригована тем, как я у нее на глазах оправляюсь от эмоциональных эффектов хирургии памяти. Япытаюсь вытащить из нее подробности жизни среди ледяных упырей, она расспрашивает меня об академии фехтования Невидимой Республики. Унее извращенное чувство юмора, и, когда с едой покончено, она предлагает «сходить развлечься».
«Развлечься»– значит поучаствовать в довольно непринужденной групповухе с переменным составом в одном из зданий клиники. Когда мы приходим, собирается всего человек шесть– почти все на большой круглой кровати, угощают друг друга кальяном и лениво мастурбируют. Кей прислоняет меня к стене рядом с входом, целует и тремя руками делает что-то возбуждающее мою промежность и яички. Затем исчезает в ванной, чтобы воспользоваться ассемблером. Яжду ее и тяжело дышу. Когда она возвращается, я почти не узнаю ее: волосы стали синего цвета, две руки отсутствуют, а кожа– цвета кофе и молока. Она идет прямо ко мне, снова меня целует, и я узнаю ее по вкусу рта. Несу к кровати, и после первого быстрого совокупления мы присоединяемся к кальянщикам, исследуем тела (свои и соседские) до тех пор, пока не начинает клонить в сон.
Ялежу рядом с ней, почти лицом к лицу, а она шепчет:
–Это было здорово.
–Здорово,– эхом повторяю я.– Много воды утекло с тех пор, как я…– Итут же когнитивные функции мне изменяют.
–Яздесь ошиваюсь регулярно,– говорит она.– Атебе хотелось бы?
–Явот что хочу сказать…
–Что?
–Яне помню, когда в последний раз трахался.
Она кладет одну руку мне между бедер.
–Действительно?
–Ну да, не помню.– Яхмурюсь.– Забыл, выходит.
–Забы-ы-ыл?– Она выглядит удивленной.– Может, у тебя был плохой опыт по части отношений? Может, поэтому ты и согласился на операцию?
–Нет-нет. Я…– Прикусываю язык, пока чего не случилось. Будь все так, уверен, в письме от моей прошлой личности что-то такое упоминалось бы, хотя бы вскользь.– Нет, я просто не помню. Обычно так не бывает, да?
–Не бывает.– Кей льнет ко мне и гладит мою шею сзади. Яудивляюсь, отмечая, что ее прикосновения вновь пробуждают эрекцию, провожу пальцами по краям ее сосков– и ее дыхание становится прерывистым. Наверное, так это работает. Без какого-либо внешнего влияния– фиг возбудишься, не так ли?
–Ты– отличная кандидатура для эксперимента Юрдона.
–Для чего?..
Кей прижимает меня к груди, и я послушно переворачиваюсь на спину, позволяя ей оседлать себя. Вокруг кровати– множество прибамбасов, взывающих к использованию, но она, кажется, предпочитает традиционный секс, когда все, что у любовников есть,– их тела. Она, вероятно, видит в этом своего рода возвращение к естественной человечности. Смоих губ рвется стон, когда я хватаю ее за ягодицы и прижимаю к себе.
–Для эксперимента. Юрдон ищет тяжелые случаи амнезии и вознаграждает тех, кто их находит. Ярасскажу тебе позже…– Мы перестаем говорить, речь мешает общению тел. Здесь и сейчас Кей– все, чего я хочу.
Вконце концов, я направляюсь домой по проспектам, выстланным мягкой живой травой, укорененной в глыбах зеленого мрамора, вырезанных из литосферы планеты, крутящейся в сотнях терасекунд отсюда. Янаедине со своими мыслями, модем
[2] отключен от карты маршрута, обещая пятикилометровую прогулку в обход. Явзял меч, но не чувствую, что кто-то бросит мне вызов. Нужно время подумать– терапевт будет ждать меня, когда я вернусь домой, и, прежде чем начну с ним разговаривать, я должен четко представлять себе, кем, по собственному мнению, становлюсь.
Вот я, живой и бодрствующий– кто бы я ни был. Я– Робин, верно? Уменя туманных воспоминаний– до хрена, но это лишь мыльные разводы после большой уборки, которые превращают прошлое в брызги с кисти импрессиониста. Сразу после пробуждения мне пришлось проверить свой возраст. Оказалось– почти семь миллиардов секунд, хотя у меня эмоциональная устойчивость человека в десять раз моложе. Как возможно, что я такой старый, а чувствую себя молодым и неопытным?
Вмоей жизни есть огромные загадочные дыры. Уменя, должно быть, раньше был секс, хотя я ничего не помню. Я,похоже, дрался– рефлексы и подсознательные навыки быстро помогли сладить с Гвин,– но я не помню ни тренировок, ни убийств, за исключением таинственных вспышек, которые с тем же успехом могли быть остатками воспоминаний из каких-то развлекательных программ. Вписьме от предыдущего «я» говорилось, что я был ученым, военным историком, специализировавшимся на религиозной мании, спящих сектах и Темных веках. Если все так, я ничего из этого не помню. Может, это сидит где-то глубоко и протечет, когда понадобится, а может, исчезло навсегда. Степень резекции памяти, которую возжелало мое прежнее «я», судя по всему, опасно приблизилась к тому, чтобы меня прежнего полностью стерло.
Ичто же осталось?
Все фойе моего картезианского театра усеяно осколками воспоминаний, которые только и ждут, что я поскользнусь и поранюсь. Уменя ортодоксальное мужское тело, ортодоксальный продукт естественного отбора. Его форма мне вполне подходит, хотя у меня такое ощущение, что когда-то я сидел в чем-то гораздо более странном– почему-то приходит в голову, что я был танком (может, слишком закопался в военную историю, и она прилипла ко мне и уцелела– в то время как более важные воспоминания утратились). Это ощущение безграничного расширения, холода, контролируемого насилия… да, может, я и был танком. Если так, однажды я патрулировал важный сетевой шлюз. Переход между системами, а также внутри системы шел через Т-ворота– червоточину, соединяющую две удаленные точки. Т-ворота не фильтруют– через них может пройти что угодно. Хоть это и не проблема в пределах системы, все становится серьезнее, когда граница сети защищается от атак других систем. Отсюда и потребность в брандмауэрах. Моя работа пограничника заключалась в следующем: я следил за тем, чтобы все прибывающие путешественники приземлялись прямо у выхода A– там группы сборщиков разбирали их, загружали, анализировали на наличие угроз, а затем поочередно отправляли данные на выход внутри демилитаризованной зоны. Обычно людей пропускают через А-ворота только для таможенного сканирования или сериализации, но тогда мы были в состоянии войны, и все без исключения находились под контролем.
