Войны? Ода. Самый конец Войны Правок. Не помню, в чем суть, но я определенно охранял какие-то приграничные, окраинные Т-ворота одного из отколовшихся государств, созданных на развалинах Насущной Республики, когда во всех ее ассемблерах поселился редакционный вирус-червь.
Ачто потом… Да поди вспомни. Одно время я был кошкой Лайнбарджера
[3]. Или на этих кошек только работал? Но тогда получается, что я не был танком! Абыл чем-то совсем другим!
Явыхожу из Т-ворот в конце затхлого коридора, который ведет через каменное сердце руин собора. Сдвух сторон в черное небо вздымаются могучие столбы, а по ажурным деревянным перегородкам меж ними вьется плющ. Эти столбы являются нужной иллюзией– сигнализируют о границе тоннельного поля, удерживающего здесь атмосферу; эта планета, за пределами готического ландшафтного парка, обледенелая и безвоздушная, прикованная приливной силой к коричневому карлику где-то далеко за гранью Солнечной системы, в нескольких сотнях триллионов километров от легендарной вымершей Zemly. Яшагаю мимо гниющих алых и бирюзовых шерстяных гобеленов, на которых изображены орточеловеческие фигуры в доспехах или длинных одеждах, сражающиеся насмерть или занимающиеся любовью по ту сторону такой огромной пропасти секунд, что мое личное прошлое для них ничегошеньки не значит.
Вот я, брошенный на другой стороне времени, в реабилитационном центре, которым управляют хирурги-храмовники Невидимой Республики, хожу по пустынным пассажам живописной имитации руин, воздвигнутой на поверхности мертвой планеты, тщусь заново собрать воедино мою грубую личность. Ядаже не помню, как сюда попал. Очем мне следует поговорить с терапевтами?
Яследую за мигающим курсором карты, загруженной в модем, в центральный двор, затем поворачиваю налево к нефу и иду мимо каменных алтарей, увенчанных резными скелетами гигантов. Неф сразу заканчивается прямоугольным отверстием в пространстве– еще одними Т-воротами. Пройдя через них, я чувствую внезапную легкость– гравитация более не хочет меня удерживать, а кажущаяся сила Кориолиса тянет влево. Свет становится ярче, а пол представляет собой озеро голубой жидкости с таким большим поверхностным натяжением, что я могу скользить по нему– ноги едва оставляют вмятины на глади. На уровне воды дверей нет, только в стенах прорезаны выемки и неровные проемы. Ввоздухе висит слабый запах йода. Рискну сказать, что я иду через один из загадочных роутеров, вращающихся вокруг множества коричневых карликов в этой части галактики.
Вконце коридора пролетаю несколько облаков тумана размером с человека– этой анонимизирующей мглы напустили спецом, чтобы прохожие в роутере не замечали друг друга,– и попадаю в другую залу с кольцом Т-ворот и А-воротами у стены. Иду в указанную дверь и перемещаюсь в уже знакомый мне коридор, обшитый живым деревом с обеих сторон. Вдальнем конце двора– декоративный фонтанчик. Здесь тихо и приятно, все освещено теплым сиянием желтой звезды. Унас здесь есть апартаменты– у меня и еще у нескольких пациентов, проходящих реабилитацию. Сюда мы можем приехать и безопасно провести время среди людей, находящихся на той же стадии реабилитации, что и мы. Ивот я прихожу к своему терапевту.
Сегодняшний терапевт– вовсе не гуманоид, не эльф и не епископ. Пикколо-47– мезоморфный робот, окологрушевидной формы, с большим количеством разных, странно выглядящих механических конечностей, некоторые из которых даже физически не связаны с его телом. Нет ничего похожего на лицо. Ясчитаю, что это некультурно (механизм распознавания эмоциональных состояний по выражению лица у людей очень бестолковый, и появление на публике без лица считается серьезным оскорблением), но держу эту мысль при себе. Вероятно, он делает так специально, хочет проверить мою устойчивость– если я не могу иметь дело с кем-то, у кого нет лица, как поведу себя на публике? Как бы то ни было, ссора с терапевтом– не средство от моей эмоциональной нестабильности.
–Вы дрались сегодня на дуэли,– говорит Пикколо-47.– Расскажите своими словами, что привело к этому происшествию.
Яусаживаюсь на каменных ступенях у фонтанчика, откидываюсь назад, пока не чувствую капли холодной воды на шее, и пытаюсь напомнить себе, что разговариваю, по сути, с бытовым прибором. Это помогает. Рассказ худо-бедно клеится– из событий дня, по крайней мере, из публичных событий.
–Как думаете, Гвин злонамеренно вас спровоцировала?– спрашивает терапевт.
–Гм.– Ямгновение обдумываю ответ.– Может, я ее спровоцировал?– Вэтом есть резон– я на нее пялился, а мог бы отвести взгляд. Мог бы, если бы хотел. Признание делает меня виноватым, но лишь чуть-чуть. Гвин сейчас где-то ходит-бродит сама по себе и даже не помнит, что ей распороли брюхо. Она потеряла меньше часа жизни. Авот моя нога до сих пор напоминает об этой суке судорогами, и вообще я серьезно рисковал без бэкапа…
–Вы сказали, что не сделали резервную копию. Это немного безрассудно?
–Да-да, конечно,– отвечаю я.– Сделаю, как только мы закончим наш разговор.
–Очень рад за вас.
Яслегка вздрагиваю и с тревогой смотрю на Пикколо-47. Обычно во время сеанса терапевты не выражают ни положительных, ни отрицательных эмоций; иллюзия, что здесь никого нет, только что разрушилась, и я чувствую, как бежит холодок по коже, когда смотрю на его гладкую броню.
–Проверка вашего общественного статуса показывает, что вы добиваетесь успехов. Япризываю вас продолжить изучение сектора реабилитации и воспользоваться группами поддержки пациентов.
–Эм.– Ятаращу на Пикколо-47 глаза.– Ядумал, вам нельзя влиять…
–Воздействие противопоказано на ранних стадиях выздоровления пациентам с очень тяжелой психопатологической диссоциацией в результате резекции памяти. Однако на более поздних стадиях, при необходимости, можно давать рекомендации тем, у кого есть признаки быстрого выздоровления. Яхотел бы задать вам один вопрос– с вашего позволения, разумеется.
–Ну?– Яне свожу глаз с робота. Восновании хребта-манипулятора он изрядно смахивает на переливающуюся цветную капусту, пульсирующую и дышащую– ну или на что-то вроде обнаженного легкого, вывернутого наизнанку, с гальваническим покрытием из титана. Это удивительно бесчеловечная макроскопическая наномашина, достаточно сложная, чтобы жить собственной иллюзорной жизнью.
–Вы сказали, что пациент Кей в беседе с вами упомянула эксперимент Юрдона. Профессор истории Юрдон– один из моих коллег, и Кей права: ваша относительно глубокая терапия означает, что вы– идеальный кандидат для этого эксперимента. Ятакже считаю, что участие в нем может оказаться полезным для вашего выздоровления в долгосрочной перспективе.
–Хм.– Явсе еще могу понять, когда меня успокаивают, прежде чем надавить.– Анельзя ли об этом вашем эксперименте узнать побольше, а?
