–Хочу, чтобы вы, парни, вот о чем подумали. В какой-то момент после возвращения нам придется встретиться с полицией, и это может повлечь за собой проблемы. Давайте решим, как много мы им расскажем?
Андерхилл повернулся на своем кресле и с нескрываемым интересом оглядел друзей.
–Думаю, следует рассмотреть возможность соблюдения определенной конфиденциальности,– продолжил Биверс.– Мы начали с того, что хотели найти Коко своими силами, и закончить дело должны сами. Мы должны постоянно быть на шаг впереди полиции.
–Пожалуй, ты прав,– сказал Конор.
–Надеюсь, остальные согласны со мной?
–Подумаем,– сказал Пул.
–Речь, конечно, идет не о препятствовании правосудию,– заметил Андерхилл.
–Называй, как угодно,– сказал Биверс.– Все, что я хочу сказать, это то, что мы умолчим о кое-каких деталях. Полиция так делает постоянно, у них это в порядке вещей. Особо распространяться не будем. И когда придумаем план действий, делиться им не станем.
–План действий?– спросил Конор.– А что мы можем?
Биверс попросил их рассмотреть несколько возможностей:
–Например, нам известна пара моментов, о которых не в курсе полиция. Мы знаем, что Коко – это Виктор Спитальны, и знаем, что человек по имени Тим Андерхилл в настоящий момент в Нью-Йорке – или скоро будет,– а не в Бангкоке.
–То есть ты не хочешь сообщать копам, что мы ищем Спитальны?– спросил Конор.
–Мы можем немного повалять дурака. Они в состоянии сами разобраться, кто пропал, а кто нет,– Биверс взглянул на Майкла с едва заметной высокомерной улыбкой.– Второй момент, который я считаю наиболее полезным для нас: Спитальны использовал имя этого человека,– он указал на Андерхилла.– Верно? Чтобы подманивать к нему журналистов. Думаю, я прав, учитывая то, что мы выяснили в «Гудвуд парке». Так что я предлагаю бить врага его же оружием.
–И как ты собираешься это делать, Гарри?– поинтересовался Андерхилл.
–В некотором смысле идею подкинул мне Пумо, когда мы встречались в Вашингтоне в ноябре. Он тогда рассказывал о своей девчонке, помните?
–Да, уж я-то помню,– сказал Конор.– Он ведь рассказывал мне. Эта китаяночка веревки из него вила. Давала для него объявления в какой-то газете и подписывала их Молодая Луна.
–Très bon, très, très bon,
[112] – проговорил Биверс.
–Хочешь поместить объявление в «Вилледж войс»?– спросил Майкл.
–Мы же в Америке,– ответил Биверс.– Запустим рекламную кампанию. Расклеим по всему городу имя Тима Андерхилла. Если кто поинтересуется, можем сказать, что ищем бывших бойцов нашего взвода. При этом нигде не засветим настоящее имя Коко. Думаю, стряхнем пару персиков с дерева.
2
Машина, предоставленная компанией «Лимузин для звезды», на самом деле оказалась фургоном с тремя рядами кресел и багажной полкой на крыше. Даже в салоне было очень холодно, и Пул поплотнее запахнулся в пальто, пожалев при этом, что не положил в чемодан свитер. Он чувствовал себя одиноким и чужим здесь, а страна за окнами фургона казалась столь же чужой, сколь и знакомой: словно он уезжал отсюда очень надолго.
Будто застегнутые на все пуговицы от холода, уродливые дома жались друг к дружке на пустынной земле по обе стороны шоссе. Уже стемнело. Никто в фургоне не разговаривал, даже супружеские пары.
Майклу вспомнился Робби из сна с фонарем в поднятой руке.
26.Коко
Возвращение домой – процесс, по сути, никогда ни в чем не меняющийся. В возвращении домой всякий раз присутствовал фактор страха. Кровь и Разум всегда оставались дома. Надо лишь прямой сделать стезю чрез пустыню, и тогда будешь в силах потрясти небеса и земли, море и сушу
[113]. Сделай прямой стезю чрез пустыню, ибо «…кто выдержит день пришествия Его, и кто устоит, когда Он явится?»
[114]
Возвращаешься домой к тому, что оставалось незавершенным и потому укоряло тебя; ктому, что было сделано дурно; ктому, что говорит с тобой начистоту; ктому, что сделано, но не должно было быть сделано, что набрасывается на тебя с доской, ремнем, кирпичом.
Все это было в книге, даже Кровь и Разум были в ней.
В книге той пещера была рекой, а по реке шел голенький мальчик, измазанный замерзшей грязью. (На самом-то деле это была кровь женщины.) Он прочитал книгу от начала до конца и от конца к началу. Именно так они и говорили дома – «от конца к началу». Коко помнил, что купил эту книгу, потому что когда-то в другой жизни знал автора, и вскоре книга стала периодически меняться и расти в его руках и превращаться в книгу о нем самом. Коко помнил, как ощутил, будто находится в свободном падении,– как если бы его сбросили с вертолета. Тело его, объятое таким знакомым всеохватным ужасом, покинуло себя самое – поднялось и вошло в книгу, которую Коко держал в руках.
Ужас всеохватный и знакомый.
Он вспомнил самое ужасное на свете. Действительно самую ужасную вещь. То, как его тело научилось покидать себя. Это Кровь ночью открыл дверь в маленькую спальню и скользнул в нее. Горячим влажным запахом вечного мира дохнуло от его тела. В темноте его светлые волосы отливали серебром.
–Не спишь?
Любой бодрствовавший мог видеть полицейские машины, любой бодрствовавший мог понять, что происходит. Коко стоял на углу и смотрел, как две патрульные машины подъехали к зданию ИМКА. Полицейские, наверное, полагали, что он вот так просто возьмет и войдет туда.
Это чернокожий человек сказал тогда: «Убийство – это си юнь». Он ушел и рассказал мистеру Партриджу, сидевшему внизу за конторкой, о комнате. Мистер Партридж вошел в комнату Коко, и тело Коко вышло из его тела.
–И что эти слова означают?– спросил мистер Партридж.– Вы, психи, всегда оказываетесь здесь. Вам что, больше некуда податься?
–Это мое место, а не твое,– ответил Коко.
–Посмотрим,– сказал мистер Партридж и вышел из-за конторки, не преминув сначала окинуть внимательным взглядом стены комнаты.
Дети обернулись и заплакали ему вслед.
–Ты не турагент,– заявил чернокожий.– У тебя самого билет только в один конец.
Коко развернулся и пошел в сторону центра города к метро. Все необходимое он теперь носил с собой в рюкзаке, в котором всегда сыщется свободное местечко.
И тут он вспомнил, что потерял карты «Слон, вставший на дыбы», остановился и приложил руку к животу. Перед ним возвышался Кровь, его волосы отливали серебром, а голос звучал бесстрастно и холодно, но он слышал едва сдерживаемую ярость.
