–Да, и…
–А это кто? Вы ничего не сказали мне о ней.
–Это Мэгги Ла. Наш близкий друг.
Странные собачьи глаза пристально изучали его. Как только дверь закрылась, Пула окружил спертый, сырой, затхлый запах. У миссис Денглер был вздернутый и заметно широкий нос с тремя складками в самом верху, прямо под мостом старомодных очков. Губы у нее как будто отсутствовали, а шея была очень толстой, как и плечи – полные, крепкие и согнутые чуть вперед от постоянной сутулости.
–Я всего лишь старая женщина, живу одна, вот и все. Проходите, проходите. Вот так. Сюда.
Словно подгоняя друзей коротенькими фразами, она жестом предложила им пройти к вешалке для пальто, сама же остановилась, потирая руки о широкие плечи. В полутемной прихожей крупное квадратное лицо миссис Денглер, казалось, сияло, словно притягивая к себе весь свет в доме.
Взгляд бледных глаз Хельги Денглер перетекал с Пула на Мэгги, на Андерхилла и снова на Мэгги. В фигуре женщины ощущалась некая грузная бесформенность, как будто она много тяжелее, чем выглядела.
–Итак…– проговорила Хельга. Лестница за ее спиной – в темноте не более чем полуматериальный абрис деревянных перил и стоек – уходила наверх и в темноту. Пол негромко поскрипывал под ногами. Из приоткрытой в конце коридора двери лился слабый свет.
–Вы очень добры, что пригласили нас, миссис Денглер,– начал Пул, а Мэгги и Тим Андерхилл продолжили, произнеся похожие слова, которые словно запутались в темном воздухе и затем растаяли.
Фразы их как будто не сразу достигли слуха хозяйки, и несколько коротких мгновений она вглядывалась в лица друзей, а затем проговорила:
–Что ж, Библия учит нас быть добрыми, не так ли? Вы, мужчины, знали моего сына?
–Он был прекрасным человеком,– ответил Пул.
–Мы любили вашего сына,– одновременно с Майклом произнес Андерхилл, и обе фразы тоже переплелись в одну.
–Хорошо,– проронила Хельга. Пул подумал, что может смотреть сквозь ее глаза и не видеть ничего, кроме линялого, прозрачно-голубого цвета синих джинсов, стиранных тысячу раз. Следующая его мысль была о том, что странную неловкость им троим навязала Хельга: она сознательно пожелала им этого.
–Мэнни всегда старался быть хорошим мальчиком,– сказала она.– Но к этому его приходилось приучать, как и всех мальчиков.
Вновь у Пула возникло ощущение пропущенного удара сердца – драгоценной секунды, которая либо перенеслась к Хельге Денглер, либо вообще канула из этого мира.
–Не угодно ли присесть,– предложила Хельга.– Пожалуйста, проходите в гостиную, там вам будет удобно. Вот сюда. Как видите, я занята. Старая одинокая женщина непременно должна чем-то себя занимать.
–Мы оторвали вас от чего-то?– спросил Пул.
Губы Хельги дернулись в подобии вымученной улыбки; она попросила их следовать за ней по коридору и далее – через дверь.
Под вычурным абажуром слабо горела единственная маломощная лампочка. В углу заставленной мебелью комнаты источала красный свет спираль обогревателя. Затхлый запах здесь ощущался не так сильно. Казалось, разогретая мебель светилась и пульсировала. С небольших полочек и со столика возле потертого плюшевого дивана посверкивали пурпурные имитации «тигрового глаза» из крашеного стекла.
–Прошу вас, присаживайтесь,– предложила миссис Денглер.– Этот диван раньше принадлежал моей матери.
Дрожащее свечение оказалось отраженным светом, падающим на прозрачные пластиковые чехлы, покрывавшие сиденье дивана, которые скрипнули, когда они садились.
Пул покосился на тигровые глаза на круглом столе и увидел, что это мраморные шарики, потрескавшиеся внутри таким образом, что ловили желтый свет лампы. Десятки таких шариков были закреплены на куске черной ткани.
–Вот моя работа,– сказала женщина.
Она стояла в центре комнаты. На стене за ее спиной висела в рамке фотография мужчины в форме, которого в слабо освещенной комнате можно было принять за лидера бойскаутов. Другие картинки – щенков, сбившихся в кучу, и котят, запутавшихся в пряже,– были размещены на стенах в произвольном порядке.
–Вы вольны иметь свое мнение, я же сохраню свое,– заявила миссис Денглер. Она сделала полшага вперед, и глаза ее за круглыми линзами, казалось, увеличились.– Каждый имеет право на собственное мнение – вот что мы твердили им снова и снова.
–Простите?– переспросил Майкл. Андерхилл улыбался то ли миссис Денглер, то ли картинкам за ее спиной, едва различимым в полумраке.– Вы сказали… ваша работа?
Она заметно расслабилась, словно напряжение отпустило ее, и вновь отступила на шаг:
–Вот же, мои виноградные гроздья. Вы смотрели на них.
–Ах да,– проронил Пул. Вот что это такое. Теперь он разглядел, что приклеенные к черной ткани пурпурные шарики и впрямь напоминали виноградную гроздь.– Как мило!
–Всем они нравились. Когда у моего мужа была церковь, некоторые прихожане покупали мои виноградные гроздья. И все всегда говорили, что они красивые. То, как они ловят свет.
–И правда красиво,– похвалил Пул.
–А как вы их делаете?– поинтересовалась Мэгги.
На этот раз на лице Хельги появилась искренняя, почти деликатная улыбка, словно она сознавала, что так гордиться своими гроздьями несколько нескромно.
–Вы и сами без труда справитесь с этим,– ответила она и наконец присела на скамеечку для ног.– Нужна сковорода. И масло. Масло я использую только «Вессон». Сливочное брызгается. И может вспыхнуть. Мой муж буквально все готовил на сливочном масле, но вы же понимаете, у него был свой подход к мясу. Так вот, милочка, используйте масло «Вессон», и ваши шарики всегда будут трескаться внутри именно так, как надо. Люди, особенно в наше время, не понимают, как так получается. Просто все надо делать правильно.
–Значит, вы прожариваете мраморные шарики,– сказала Мэгги.
–Да, так вот. Сковородка и масло «Вессон». И непременно огонь поменьше – так они все потрескаются одинаково, а это главное. Затем вываливаете их из сковороды и – под холодную воду на секунду или две. Это их как бы закаляет, что ли, а когда остынут, приклеиваешь каждый на ткань: капелька клея – и вся недолга.– Она лучезарно улыбнулась Мэгги: словно весь свет сконцентрировался в центре ее некрасивого тяжелого лица.– Во… веки… веков. Как Слово Божье. На каждую гроздь надо брать двадцать четыре мраморных шарика. Чтобы вышли прямо как живые. А то и… лучше, чем живые, в некотором смысле.
–И все одинаковые,– поддакнула Мэгги.
–Все как один! В этом-то и вся прелесть. С мальчиками-то, знаете ли, трудно чего-то добиться с первого раза. Вы можете делать, что хотите, но они все равно будут кочевряжиться, сопротивляться,– на мгновение лицо Хельги закрылось, и его центр, казалось, потускнел.– Ничто в жизни не происходит так, как этого ждешь ты, даже у христиан. Ты ведь христианка, девочка?
