–А это правда, что ты послал ему какашку в коробочке?– спросил Пул.– Тина рассказывал мне…
–Если бы ты знал Джеффри, ты бы меня понял. Он во многом был похож на Гарри Биверса.
–Мой кумир,– обронил Пул и, сняв телефонную трубку, забронировал билеты на ближайший рейс в Нью-Йорк, вылетающий следующим утром в десять тридцать.
Он положил трубку и вновь посмотрел на Мэгги.
–О чем вы сейчас думаете?– спросила она.
–О том, что надо позвонить Гарри.
–И это правильно,– кивнула она.
Он набрал номер Гарри и услышал автоответчик.
–Гарри, это Майкл,– проговорил он.– Мы возвращаемся завтра. Республиканский рейс, прибытие в Ла-Гуардиа около двух часов дня. Зацепок никаких, но кое-что выяснили. Гарри, я считаю, пришло время обратиться в полицию со всем, что мы знаем. Я поговорю с тобой, прежде чем что-либо предпринимать, но мы с Тимом решили встретиться с Мерфи.
Затем он позвонил Конору в дом Эллен Войцак и сообщил, во сколько они прибудут в Ла-Гуардиа. Эллен вклинилась в разговор и пообещала вместе с Конором встретить их в аэропорту.
Они скромно поужинали в ресторане отеля. Мэгги и Пул разделили бутылку вина, а Андерхилл выпил содовой. В разгар трапезы он объявил: до него вот только дошло, что сегодня своего рода годовщина,– он не пьет уже чуть больше двух лет. Они подняли за это бокалы, но в остальном ужин прошел необычайно сдержанно, и Майкл испугался, что это он заразил друзей своим настроением. Андерхилл коротко рассказал о книге, которую начал в Бангкоке после того, как очистил свой организм и написал «Голубую розу» и «Можжевельник»– что-то о ребенке, вынужденном жить в деревянном сарайчике позади своего дома, и о нем же, только двадцать лет спустя,– однако Пул по-прежнему чувствовал себя опустошенным и одиноким, таким же отрезанным от жизни, как астронавт, плавающий в открытом космосе. Он завидовал Тиму – его одержимости работой: тот продолжал писать в самолете, писал по утрам, писал ночью в их номере. Пул всегда считал, что писателям необходимо уединение, но, похоже, Андерхиллу нужны были только блокноты 8-дюймовой линованной бумаги и запас карандашей «Блэкуинг», которые, как оказалось, принадлежали Тине Пумо. Тина всегда тщательно следил за тем, чтобы орудия труда были под рукой, и в ресторане до сих пор оставался солидный запас таких карандашей. Мэгги отдала четыре коробки Андерхиллу, а тот пообещал ими закончить свою книгу. Он отметил, что эти карандаши быстрые, с ними рука по бумаге будто сама собой скользит. Вот и сейчас Тим, углубившись в себя, уже скользил где-то – парил на ковре, сотканном из слов, которые ему не терпелось записать.
Когда все трое поднимались на лифте, Пул решил, что, как только они окажутся в номере, он позволит Андерхиллу уплыть на своем воображении и карандашах «Блэкуинг», а сам заберется в кровать с «Послами». Стрезер только что предпринял небольшое путешествие из Парижа на день или два, и на просторах французской провинции, как выразился Генри Джеймс, «целиком положился на благожелательный день». В настоящий момент Стрезер обедал на террасе с видом на реку. Все вокруг казалось прекрасным, восхитительно отстраненным. Поднимаясь в отделанном ореховыми панелями лифте с Мэгги Ла, стоящей так близко, Пул испытывал светлый восторг, так созвучный восхитительному отстранению героя книги.
Лифт остановился. Они вышли в широкий холодный коридор и повернули к своим номерам. Андерхилл держал в руке ключ от номера – похоже, он уже мысленно был там и даже не замечал присутствия друзей.
Пул стоял за спиной Андерхилла и ждал, пока тот открывал дверь; он полагал, что Мэгги, заходя в свой номер, лишь улыбнется или кивнет. Она прошла мимо них, а затем остановилась, как только Андерхилл щелкнул замком.
–Майкл, не мог бы ты зайти ко мне ненадолго?– тихо попросила она голосом нежным, но наполненным такой скрытой силой, что Майкл услышал бы его сквозь бетонную стену.– Кажется, сегодня вечером Тим не станет обращать на тебя никакого внимания.
Майкл похлопал Тима по спине, сказав, что увидится с ним позже, и последовал за Мэгги. Она выглядывала из-за двери своего номера, стоя на одной ноге и глядя на Майкла с той же натянутой и сосредоточенной улыбкой, с которой вчера смотрела на Джорджа Спитальны.
Номер ее представлял собой не более чем прямоугольную коробку с огромным, от пола до потолка, окном в дальней стене. Стены были пыльно-розового цвета, в номере имелись стул, письменный стол, двуспальная кровать. На сложенном покрывале Пул увидел томик «Прелестной муфты кошечки Китти».
Мэгги рассмешила его шуткой, которая на самом деле была не вполне шуткой, а как бы переиначенной фразой,– остроумным высказыванием, мелькнувшим в воздухе, как взмах меча, и заставившим его подумать, что надо непременно запомнить эту ее манеру изъясняться, пока не забыл. Мэгги резко обернулась и подарила Майклу улыбку с таким лукавым милым выражением лица, что оно, в отличие от ее остроумной фразы, мгновенно отпечаталось в его памяти. Она все еще говорила. Затем села на кровать, Пул сказал что-то и едва ли понял, что именно. Он чувствовал свежий, с ноткой черного перца, аромат, который исходил, казалось, от ее волос и рук.
–Поцелуй меня, Майкл,– проговорила она.
Так он и сделал.
Губы Мэгги показались ему изумительно мягкими и упругими – шок от встречи с такой податливой, приветственной мягкостью пронзил его тело. Ее круглые изящные руки поднялись и притянули его к себе, и они оба упали на кровать. Теперь губы девушки показались ему огромными, они будто вобрали его в себя. Майкл подложил руки ей под спину, и они утонули в кровати.
Наконец она с неподдельной нежностью отодвинула от него голову и улыбнулась. Ее лицо казалось огромным, как луна. Он никогда не видел такого лица. Глаза Мэгги были такими быстрыми, и понимающими, и как будто оправдывающимися.
–Хорошо,– проговорила она.– Хорошо, что ты больше не выглядишь грустным. За ужином ты казался таким безотрадным.
–Я как раз думал о том, чтобы вернуться в свой номер и почитать Генри Джеймса.
Лунное лицо Мэгги снова поплыло к нему, и ее острый розовый язычок скользнул меж его губ.
Одежда как будто оплавилась и стекла с их тел, и они слились вместе, как ложки в ящике комода, как обычные любовники в обычной постели. Кожа Мэгги показалась ему удивительно гладкой: на ней словно не было пор, а только шелковистый блеск. Тело Мэгги волшебным образом увеличилось и приняло, поглотило Майкла целиком. Он целовал ее ладошки, исчерченные тысячей тоненьких линий, и ощущал легкий привкус соли и меда. Он опустил лицо в плавный изгиб шеи Мэгги и вдохнул всю ее: чем бы она ни пахла раньше – сейчас она пахла свежим хлебом.
–О, ты прекрасен…– прошептала она.
Он скользнул во влажное теплое лоно и с неожиданной радостью ощутил, что он дома. Да, он действительно был дома: Мэгги почти сразу же задвигалась и затрепетала от оргазма, а вместе с ней затрепетало от блаженства и тело Майкла. Он был дома.
