Ему все же удалось проспать час или два, а когда он проснулся, то столкнулся со старой проблемой реальности страшных тварей: вобнадеживающем свете утра было так легко отмахнуться от них как воображаемых. Когда по ночам они прилетали к нему в течение четырех или пяти ночей после того, как он повесил на гвоздь форму, эти твари казались реальными. И он знал, что увидел бы их, если бы осмелился посмотреть.
Однако они снова потерпели неудачу, и в девять Гарри поднялся с постели, чувствуя себя усталым и в то же время воодушевленным. Он тщательно и долго принимал душ, намыливался, смывался и, скользя рукой вверх-вниз по стволу члена, ласкал себя.
Он надел те же джинсы и свитер, что и накануне, но на этот раз под свитером оказалась свежая рубашка, хрусткая от крахмала.
Когда он взглянул на себя в зеркало у кровати, ему показалось, что он похож на одного из бойцов «зеленых беретов». Он выпил две чашки кофе и вспомнил, что так же чувствовал себя по утрам в Кэмп-Крэндалле перед выходом в разведку. Горький кофе, тяжесть надежного автоматического пистолета на бедре. Иногда в те утренние часы собственное сердце представлялось Гарри твердым и плотным, как грецкий орех, кожу покалывали тысячи иголочек, ему казалось, он сейчас видит и слышит, как орел. Цвета палаток, красноватая пыль на дороге, сверкающая проволока по периметру базы. Легкая, словно призрачная дымка, тусклость воздуха. А за плотной завесой запахов военных людей и машин – аромат живой зелени, нежный и острый, как лезвие бритвы. Для Гарри это был характерный, самый «главный» дух Вьетнама – так пах Вьетнам. В Я-Туке он схватил за плечо старуху и дернул к себе, выкрикивая какой-то вопрос – сейчас он не помнил какой: ииз-под древесно-дымчатого запаха ее тела неожиданно резко прорвалась-прорезалась «зеленая бритва» того самого, вьетнамского духа. «Если женщина так пахнет,– подумал Гарри,– она всадит в тебя такой крючок, с которого тебе никогда не сорваться».
Устроившись на раскладном диване, он выпил еще одну чашку кофе и попытался последовательно представить себе каждое действие, которое сведет его с Коко в галерее под аркой на Бауэри. В час сорок пять он возьмет такси до северо-западного угла Бауэри и Кэнал-стрит. К тому моменту – около двух – лейтенант Мерфи в компании двоих-троих полицейских будут встречать в Ла-Гуардиа рейс из Милуоки. В Чайна-тауне день обещает быть холодным, серым – по-настоящему зимним, и людей на улицах будет мало. Гарри планировал прогуляться по Бауэри-стрит и стать на широком островке безопасности к северу от Конфуций-Плаза, чтобы по-быстрому взглянуть на квартал с аркой. Он представил себе его: облицованные плиткой фасады ресторанов с зеркальными окнами. Редкие прохожие в тяжелых зимних пальто. Если Спитальны решит спрятаться в дверном проеме или за окном ресторана, Гарри сразу заметит его и тут же скроется, нырнув в Конфуций-Плаза, а затем станет ждать, пока Спитальны запаникует, сообразив, что что-то пошло не так. И когда Спитальны выйдет из укрытия, Гарри сможет проследить за ним, а затем, как только они останутся одни,– покончит с ним. Если же он не засечет Спитальны, затаившегося в засаде – он допускал, что так на самом деле и получится,– Гарри планировал снова пересечь Бауэри-стрит и быстро пройти через арку, просто чтобы убедиться, что лестница не закрыта и ничем не блокирована. Если в арке будет происходить что-то неординарное, ему придется скрытно проследовать за Спитальны на Элизабет-стрит и идти едва ли не по пятам, пока они не попадут на Байярд-стрит. Элизабет-стрит Гарри рассматривал на случай отхода: редкие рестораны, мрачные многоквартирные дома. Но если все пойдет так, как он рассчитывал, Гарри планировал вернуться через Бауэри и укрыться среди деревьев и скамеек у цоколя здания Конфуций-Плаза. Там он будет ждать до назначенного Коко времени – без двадцати пяти три,– последний раз перейдет Бауэри, последний раз пройдет через арку, дабы убедиться, что там все чисто, и затем встанет на лестнице ждать Коко.
С теплой кружкой кофе в руке Гарри сидел на диване, ясно представляя выложенный плиткой пол, ведущий к широкому входу в арку. Свет с улицы падал в том месте так удачно, что Гарри увидит всех, кто поворачивал бы ко входу (и к нему лицом), как если бы их освещал прожектор. После стольких лет жизни под сингапурским солнцем кожа Виктора Спитальны наверняка приобрела смуглый оттенок, лицо – резкие морщины, но волосы, тем не менее, должны остаться черными, а в близко поставленных карих глазах – все то же выражение недоумения и обиды, присущее ему на протяжении всего срока военной службы.
Гарри увидел себя бесшумно поднимающимся по лестнице, как только Спитальны пройдет мимо него, и, мягко ступая по плитке, подбирающимся к нему сзади. Он достанет из кармана гравитационный нож. Спитальны колеблется – он помедлит, прежде чем выйти из арки, как колебался прежде чем вошел в нее. Жилистый и неуклюжий в своей уродливой одежде, во власти своего сумасшествия, он замрет и на несколько мгновений станет беззащитным. И тогда Гарри левой рукой сделает захват за шею и втащит его обратно под арку – со света долой.
Гарри поднес чашку к губам и поразился тому, что кофе холодный. Он усмехнулся мысли о том, что чудовища явились за Виктором Спитальны.
Не в силах больше игнорировать свой голод, Гарри отправился в магазин на Девятой улице и купил сэндвич с куриным салатом и банку пепси. Однако вернувшись в квартиру, он осилил лишь половину сэндвича: горло его будто закрылось и тело не позволило откусить еще хотя бы кусочек. Гарри завернул оставшуюся половину сэндвича и убрал в холодильник.
Что бы он ни делал – все казалось ему наполненным особым смыслом, преисполненным значения, словно серии сцен из фильма.
Когда Гарри вышел из кухни, вокруг него в вихре торжества закружились воображаемые обложки журналов в аккомпанементе громкой торжественной музыки: его портреты, его имя. От предвкушения даже захватывало дух.
6
Перед тем как спуститься на улицу за такси, Гарри позволил себе рюмочку «Абсолюта». Бутылка лежала в морозильной камере, и водка скользнула в горло, как пуля из ртути. Он закрутил пробку и вернул бутылку в морозилку.
Спускаясь в лифте один, он достал из кармана расческу и прошелся ею по волосам.
На Девятой авеню он поднял руку, и такси, перескочив две полосы, притормозило рядом. Замки дверей открылись с громким щелчком. С этого момента начиналась последовательность выверенных и эффективных шагов. Гарри устроился на заднем сиденье и дал указание водителю.
Машина двигалась по Девятой авеню, все вокруг казалось четким, словно в стоп-кадре. В высоких окнах отражалось задрапированное тяжелыми облаками небо. Над крышей машины Гарри внезапно услышал громкое и торопливое хлопанье крыльев.
Он вышел из такси на пустынный тротуар и посмотрел на юг через оживленную Кэнал-стрит на квартал, в котором располагалась арка. Толпа людей с маленькими детьми и хозяйственными сумками свернула с Кэнал-стрит на Бауэри-стрит. Затем другая небольшая группа молодых китайцев в костюмах и пальто вышла из Манхэттенского сберегательного банка и также направилась по Бауэри-стрит. Через несколько секунд вторая группа обогнала первую и прошла мимо арки, даже не обратив на нее внимания. Внезапно все планы показались Гарри бессмысленными, а меры предосторожности – излишними: он прибыл на час раньше, и все, что ему нужно сделать,– зайти в арку и спрятаться на лестнице.
