–Ну, теперь у нас есть люди в аэропорту Голосон,– ответил Мерфи.– То есть у них там есть нужные люди,– он оттолкнулся от стола и встал.– Пожалуй, это все, что я могу вам сообщить, джентльмены. Будем на связи,– он двинулся к двери.
–Иными словами, его до сих пор никто не нашел. И мы даже не знаем, какое имя он использует.
Мерфи наконец добрался до двери.
–Я позвоню, когда у меня будет что сообщить вам,– проговорил он и был таков.
Секундой позже вошел Далтон, будто караулил за дверью.
–Теперь вы в курсе? Я отведу вас к выходу, беспокоиться вам не о чем, этого парня разыскивает полиция по всему Гондурасу. Они там вывернутся наизнанку, чтобы нам угодить, поверьте мне, и наш «герой» окажется за решеткой через день-другой. Я рад, что ваши ранения оказались не слишком тяжелыми. Доктор, передайте вашей подруге-красотке, если ей когда-нибудь надоест…
Они вышли на тротуар в своих пальто, когда-то принадлежавших умершим старикам.
–Что представляет собой Гондурас?– спросил Пул.
–А ты не в курсе?– удивился Андерхилл.– Нас там обожают.
Часть восьмая. Тим Андерхилл
А что произошло потом?
Ничего.
Ровным счетом ничего.
Два года минуло с того дня, когда мы с Майклом Пулом вышли из полицейского участка и поехали обратно в «Сайгон», бывший ресторан Тины Пумо, и ничего больше не слышали о Коко, или М. О. Денглере, или как он там себя сейчас называет. Да, временами в моей жизни все идет гладко и спокойно,– когда я понимаю для себя, что он мертв.
Надо признать, что Коко действительно жаждал смерти,– полагая, наверное, что ею дарует своим жертвам свободу от страшной вечности, которую видел повсюду вокруг себя. «Я есть Эстергаз»,– написал он в оставленной Майклу записке, отчасти имея в виду, что произошедшее на замерзших берегах реки Милуоки никогда не перестанет происходить с ним, сколько бы раз он ни убивал, чтобы это прекратилось. «От конца к началу и обратно», по-видимому, подразумевает вечность, ставшую невыносимой для человека, мечущегося в ее запертой клетке.
Лейтенант Мерфи все же отправил Майклу Пулу копии некоторых фотоснимков, сделанных в комнате общежития Ассоциации молодых христиан,– фотографии осужденных или обвиняемых серийных убийц, которые Денглер вырезал из газет и журналов. Тед Банди, Хуан Корона, Джон Уэйн Уильямс, Дэвид Беркович: над головой каждого Денглер нарисовал плоское золотое кольцо – нимб. Для него они были агентами вечности, и в свои худшие моменты я думаю, что Коко видел нас, бойцов взвода Гарри Биверса, в том же свете – такими же грязными ангелами, агентами перехода из одного вида вечности в другую. «У меня еще осталась работа»,– сказал Коко в подвальной комнате на Элизабет-стрит, и то, что мы ничего от него или о нем не слышали, не означает, что «работа» его завершена или что он оставил ее.
Через год после того, как Коко затерялся в Гондурасе, я наконец закончил книгу. Мои старые издатели из «Гладстоун Хаус» опубликовали ее под названием «Тайный огонь». Отзывы вышли превосходные. Продажи – не сказать чтобы такие же, но вполне приличные, позволяющие мне обеспечить себя, пока я буду писать то, что, как я думал, станет моей следующей книгой,– «нехудожественный роман» оМ. О. Денглере и Коко. Но теперь я знаю, что такую книгу написать не смогу, поскольку не очень понимаю, что такое «нехудожественный роман»: нельзя привязать орла к пахотной лошади, не заставив страдать их обоих.
Однако, как только я смог себе позволить, я вылетел в Тегусигальпу тем самым рейсом, с которого исчез Коко в то время, как в больнице Святого Луки штопали наши с Майклом раны и накачивали успокоительным. И с неизменным скепсисом писателя-романиста я увидел – так же, как увидел девушку, которую пытались убить в Бангкоке,– что произошло в том рейсе. Я увидел, как это могло произойти, а затем увидел, как это произошло.
И вот одна из версий того, как удалось Коко оказаться в Гондурасе.
Самолет небольшой и такой старенький, что весь дребезжит и поскрипывает, и на его борту совсем мало североамериканцев. У пассажиров из Центральной Америки черные волосы и кожа кирпичного цвета, они разговорчивы и экзотичны, и я полагаю, что среди них Коко сразу почувствовал себя как дома. Он ведь тоже побывал в подземном этаже, у него тоже за спиной дети в Я-Туке и девушка в подвале, и слабым эхом отдается в его душе не кажущаяся чужой звучащая вокруг речь. Вот он закрывает глаза и видит широкую площадь в маленьком залитом солнцем городе, а затем видит площадь, заваленную телами мертвых и умирающих. Распростертые и скорчившиеся, лежат эти тела на ступенях какого-то собора, руки раскинуты, пальцы скрючены, застывший взгляд в еще открытых глазах. Солнце близко, очень близко – огромный туманно-белый диск, похожий на нимб. Тучи мух. Коко потеет – вернее, воображает себя потеющим, стоящим в центре площади, кожу пощипывает от жары.
Вот маленький самолет приземляется в Белизе, два человека выходят на ослепительный свет, который в одно мгновение пожирает их. В хвосте самолета, на виду у пассажиров, двое мужчин в коричневой униформе выбрасывают через открытый люк несколько чемоданов. Белый бетон, жесткий отраженный свет.
Через пятнадцать минут они снова в том мире, что над миром, над облаками и дождями – там, где Коко чувствует себя свободным от земного притяжения и счастливо опьяненным близостью к… к чему? К Богу, бессмертию, вечности? Возможно, ко всему сразу. Он снова закрывает глаза и видит широкий тротуар, вереницу кафе вдоль него. Ряды пустых белых стульев веером от белых столиков под разноцветными зонтами от солнца; официанты в черных жилетах и черных брюках застыли в открытых дверях кафе. Затем его разум наполняет музыка вечности, и он видит окровавленные трупы, распростертые на стульях, официантов, замертво упавших в дверных проемах, ручейки крови, бегущие к водостокам и дальше – по водостокам под уклон улицы…
Он видит смуглых голых детей, крепких крестьянских детей с похожими на обрубки руками и широкими спинами, сожженных в канаве.
Не подверженные притяжению, плывут, плывут перед ним образы, как на катушке кинопленки,– беспорядочно и бессистемно, как бы сами по себе.
«У меня еще осталась работа».
Когда они садятся в Сан-Педро-де-Сула, полдюжины нетерпеливых мужчин и женщин внезапно вскакивают с мест и начинают пробираться по проходу салона, таща с собой плетеные корзины и бутыли виски из магазина дьюти-фри. Галстуки мужчин съехали набок, лица блестят от пота. Когда они говорят, впечатление, будто рычат как собаки, потому что эволюционировали от собак, так же, как некоторые – от обезьян, а другие – от крыс и мышей, третьи – от пантер и прочих диких кошек, четвертые – от змей, а некоторые – от слонов и лошадей. Коко щурится, глядя в иллюминатор на унылое казенное белое здание терминала аэропорта. Над зданием безжизненно поникший флаг, наполовину съеденный светом.
Не здесь.
После того как банда покинула самолет, одинокий мужчина с оранжевым посадочным талоном пробирается по проходу к последнему ряду сидений. Он гондурасец, житель Сан-Педро-де-Сулы, в плохо сидящей рыжевато-коричневой спортивной куртке и шоколадного цвета рубашке, а оранжевый цвет его посадочного означает, что он пассажир внутреннего рейса.
