Все выглядело так, будто некие пиротехнические средства из-под земли уничтожают поле. Последовала ошеломляющая аритмичная серия двойных взрывов – на гулкий, будто сердитый удар снаряда немедленно отвечал резкий, но не такой громкий треск мины. Желто-красные вспышки поглощали оранжево-красные, затем обе вспышки тонули в кипении дыма и сгустке выброшенной земли, выплевывая при разрыве то реберный каркас грудной клетки, пристегнутый к поясному ремню, то ногу целиком, все еще укрытую брючиной и ботинком.
–А почему они ставили мины-ловушки на телах убитых?– спросила шепотом Мэгги.
–Потому что знали, что за телами кто-то обязательно вернется. За своими мертвецами всегда возвращаются. Это, наверное, единственное «достойное» действие, которое можно совершить на войне. Своих павших надо обязательно забирать с собой.
–Это как отправиться на поиски Тима Андерхилла?
–Нет, тут совсем другое. Хотя… может, и так. Наверное,– он протянул руку. Мэгги опустила на нее голову и уютно устроилась поближе к нему.
–Едва мы выдвинулись на поле, как двух ребят разнесло в клочья. Биверс приказал не останавливаться и был прав, потому что вьетнамцы начали переносить огонь и нас бы всех положили, оставайся мы хоть немного на краю поля. Первым погиб паренек по имени Кэл Хилл, который совсем недавно призвался, второго же звали Татуха Тиано. Его настоящего имени я не знал, но солдатом он был хорошим. Татуху убило сразу. Вот прямо рядом со мной. Когда он наступил на мину, жахнуло так, что мне едва не оторвало голову. Ей-богу, на секунду воздух вокруг словно раскалился докрасна. Татуха был так близко, что я сперва решил, что убило меня. Я оглох и ослеп. Вокруг не было ничего, лишь мутная красная мгла. Через мгновение я услышал, как подорвался и дико закричал Хилл. «Пумо, шевелись, подожми хвост,– проорал Денглер,– пока его тебе не оторвали!» Норм Питерс, наш медик, умудрился добраться до Хилла и попытался хоть как-то ему помочь. Я наконец заметил, что весь с головы до ног в крови Татухи. Впереди по нам открыли редкий огонь, и мы скинули с плеч винтовки и открыли ответный. Артиллерийские снаряды начали рваться на опушке джунглей, которую мы только что оставили. Я видел, как Пул что-то кричит по рации. Огонь впереди усилился. Мы рассредоточились по полю, пытаясь укрыться за всем, что только удавалось найти. Вместе с несколькими бойцами я распластался за поваленным деревом. Я видел, как Питерс перевязывает Хилла, пытаясь остановить кровотечение: издалека могло показаться, что он пытает Хилла, выжимая из него кровь. Хилл заходился в истошном крике. Мы были демонами, они были демонами, все были демонами – людей на свете больше не осталось, одни демоны. У Хилла как будто отсутствовала средняя часть туловища: там, где должны находиться желудок, кишки и член, была только жуткая красная лужа. Хилл видел, что с ним, и не мог в это поверить. Просто он пробыл во Вьетнаме недостаточно долго, чтобы поверить в такое! «Сделай так, чтобы он не вопил!»– крикнул медику Биверс. Впереди снова открыли по нам огонь, затем мы услышали, как оттуда кто-то прокричал: «Рок-н-роар! Рок-н-роар!» «Это Элвис»,– сказал Денглер, и все ребята заорали на Элвиса и сделали в ответ несколько выстрелов, потому что Элвис был снайпером, который сам себя назначил нашим официальным ликвидатором. А стрелком он, скажу я тебе, был классным. Я приподнялся и выстрелил, понимая, что без толку. У М-16 пули калибра 5,56 миллиметров, а не 7,62, поэтому магазины с патронами было легче таскать с собой – одиннадцать унций вместо более чем вдвое тяжелых, но наши пули в полете вращаются, поэтому, пролетев определенное расстояние, они начинают рыскать как сумасшедшие. В некотором смысле старые М-14 были лучше – не только потому, что дальность стрельбы больше, но из них можно нормально прицелиться. Так что я сделал несколько выстрелов, но был почти уверен: даже если бы я видел старину Элвиса, я бы элементарно в него не попал. Но в таком случае я хотя бы удовлетворил свое любопытство, узнав, как он выглядит… В общем, застряли мы на минном поле меж двух многочисленных отрядов НВА, быть может, парой их рот: возможно, они направлялись на юг на соединение с частями в долине Ашау. Не говоря уже об Элвисе. Да еще и Пул не мог определить, где мы находимся, потому что лейтенант не только сбил нас с толку, вдобавок в рацию попал осколок, и она ни на что не годилась. Так что мы оказались в ловушке. Следующие пятнадцать часов мы провалялись на поле в окружении трупов под командованием обезумевшего лейтенанта.
–Господи, господи,– снова и снова повторял лейтенант. Кельвин Хилл умирал, крича так, будто Питер вонзал раскаленные иголки ему в язык. Другие кричали тоже. Пумо было не видно, кто именно, да он и не хотел этого знать. Пумо чувствовал, что одна его половина хочет подняться, чтобы его убили и все наконец закончилось, другая же половина была смертельно напугана этим желанием, как и всем произошедшим. Для себя он сделал интересное открытие. Ужас состоит из слоев: каждый из которых холоднее и парализует больше, чем предыдущий. Минометные мины падали в поле через равные промежутки времени, а с флангов солдат то и дело поливали пулеметными очередями. Пумо и все остальные вжались в землю, пользуясь любыми впадинами, воронками или же углублениями, которые удалось вырыть самим. Из своего укрытия Пумо наконец увидел разбитый шлем лейтенанта – он упирался в коленную чашечку мертвого солдата, которого выбросило из-под земли взрывом мины. Чашечка, как бы прикрепленная только к голени и больше ни к чему другому и очень белая там, где ее не покрывал слой грязи, лежала на земле всего в нескольких дюймах от головы и плеч солдата, так же не прикрепленных ни к каким частям его тела. Мертвый солдат смотрел на Пумо. Лицо его было в грязи, глаза открыты, и выглядел он глуповатым и голодным. Каждый раз, когда вздрагивала земля и лопалось небо над головой от очередного разрыва, чуть заметно голова его наклонялась к Пумо, а плечи словно плыли по земле к нему.
Пумо вжался в землю. Леденящий ужас, его самый холодный и убийственный слой, сковал его, давая понять: когда мертвый солдат в конце концов доплывет до него и прикоснется, Пумо умрет. Затем он увидел ползущего к лейтенанту Андерхилла и удивился самому себе – с чего бы ему беспокоиться. Небо прошивали трассеры и вспарывали взрывы. Ночь пала на них будто в одно мгновение. Лейтенант умрет. Умрет и Андерхилл. Умрут все. Вот и вся великая тайна. Ему послышалось, будто М. О. Денглер говорит что-то Пулу и смеется. Смеется? Как можно смеяться, с болью подумал Пумо, когда мир вокруг меркнет и валится в небытие, когда он так остро ощущает запах крови Татухи Тиано? «Никак наш лейтенант навалил в свои новые красивые штаны?»– сказал Андерхилл. «Майк, ну-ка давай попробуй оживить рацию, ладно?»– попросил Денглер абсолютно вменяемым голосом.
Мощный взрыв встряхнул Пумо, распоров небо надвое. В одно мгновение воздух побелел, затем покраснел и сделался густо-черным. В пронзительном, будто женском визге зашелся солдат, в котором Пумо тотчас узнал Тони Ортегу, Гонщика Ортегу, хорошего солдата, но излишне жестокого – в гражданской жизни он был вожаком банды мотоциклистов «Дьявольские жеребцы» где-то к северу от Нью-Йорка. В их взводе Ортега был единственным другом Виктора Спитальны, и теперь друга у Спитальны не стало. Какая разница, подумал следом Пумо, ведь Спитальны убьют вместе со всеми. Вопли Ортеги постепенно угасали в темноте, словно его уносили куда-то прочь. «Господи, господи, что же делать, что делать!..– взвыл Биверс.– Господи, господи, господи, я не хочу умирать, не хочу умирать, я не могу умереть!» Питерс отполз от мертвого Ортеги. Рвануло рядом, и во вспышке взрыва Пумо увидел, что медик движется к дергающемуся солдату ярдах в десяти-двенадцати от него. Еще одна наземная мина взорвалась – взрыва Пумо не услышал, зато почувствовал, как содрогнулась земля, и увидел, что мертвец подплыл к нему еще на несколько дюймов.
