* * *
Конор последовал за мужчинами вниз по бетонной лестнице в темноте, думая, что гражданские всегда неверно истолковывают понятие насилия. Гражданские считают, что насилие – это действие: один бьет другого, хрустят кости и брызжет кровь. Простые люди считают, что насилие – это то, что можно видеть. И считают, что насилия можно избежать, просто отведя глаза. Но насилие никогда не являлось действием. Главным образом насилие есть чувство. Этакий ледяной конверт, а в нем – действия, связанные с ударами, ножами и пистолетами. И чувство это даже не связано с людьми, использующими оружие,– они просто вложили свои мысли в ледяной конверт. И внутри конверта сделали то, что сочли необходимым.
Это холодное, отстраненное чувство владело Конором, когда он спускался по лестнице.
Вскоре он потерял счет преодоленным лестничным пролетам. Шесть этажей вниз, или семь, или восемь…Бетонные ступени заканчивались на два этажа ниже уровня, на котором они в последний раз видели припаркованный автомобиль. Широкая ступень вела вниз к серому полу, выглядевшему будто из комковатого цемента, но оказавшемуся плотно утрамбованной землей. Светильник у основания лестницы бросал тусклый свет на двадцать-тридцать футов в темную серость, переходящую в черноту, которая, казалось, уходит в бесконечность. Воздух был стылым, затхлым и вязким.
Один из мужчин что-то громко спросил.
Из темноты донесся шорох, и в дальнем конце подвала зажегся свет лампы. Под ней, только что отняв руку от шнура с выключателем, стоял таиландец лет под шестьдесят с осторожно-неуверенной улыбкой на лице. Перед мужчиной располагалась длинная барная стойка со стаканами различной высоты, ведерками со льдом и двойным рядом бутылок. Мужчина медленно вытянул руки, чтобы опереться на стойку. Лысая макушка его сияла.
Таиландцы двинулись к бару. Они негромко переговаривались, но в их голосах Конору все еще слышались боевитые нотки. Он заказал себе виски в надежде, что эта дружественная теплая субстанция поддержит его и придаст сил, а не оттяпает ноги ниже колен, как субстанция холодная.
–И немного льда, приятель,– велел он бармену, чью лысую голову покрывали крошечные капельки пота, такие же калиброванные, как яйца в картонке. Виски ему налили какой-то односолодовый с непроизносимым шотландским названием и удивительным привкусом дегтя, старых веревок, тумана, дыма и обугленной древесины. Пить эту дрянь было все равно что глотать пробу земли с маленького острова у шотландского побережья.
Темные Очки коротко кивнул на Конора и глотнул из своего стакана того же виски.
Кто были эти парни в дорогих облегающих костюмах? Гангстеры? Банкиры? Страховые менеджеры? В них чувствовалась уверенность людей, которых никогда не вынуждали беспокоиться о деньгах.
«Как говорил Гарри Биверс,– вспомнил он слова друга,– они сидят и наблюдают, как деньги сами возвращаются домой через дверь».
Темные Очки отделился на шаг от группы своих приятелей, поднял руку и помахал кому-то в другой стороне подвала.
Из темноты послышались звуки тихих шагов. Конор глотнул еще немного животворящего виски. На краю света и тени возникли два силуэта. Маленький круглоголовый таиландец в костюме хаки, лысый как пуля, с глубокими складками на щеках и заметными оспинами на неулыбающемся лице направился к стоящим у бара мужчинам. Одной рукой он придерживал за локоть красивую азиатскую женщину, одетую только в черный халатик свободного покроя и слишком большого для нее размера. Женщину как будто ослепил свет. «Она не таиландка,– подумал Конор.– Совсем другие черты лица. Китаянка или вьетнамка». Мужчина, ведя женщину за локоть, казалось, почти без усилия заставлял ее двигаться. Голову она склонила чуть набок, а рот раздвинулся в полуулыбке.
Мужчина подвел ее еще на несколько шагов вперед. Теперь Конор разглядел у него на носу слегка тонированные очки в тонкой металлической оправе. Конору хорошо был знаком такой тип людей – до мозга костей вояка. Круглоголовый не производил впечатления человека богатого, но держался с достоинством генерала.
Конору послышалось, будто кто-то из стоявших рядом прошептал: «телефон».
Когда эти двое оказались в круге света, маленький мужчина отпустил локоть женщины – она слегка качнулась, затем выровнялась, выпрямив спину и расправив плечи. Она смотрела из-под полуприкрытых век, загадочно улыбаясь. Генерал стал у нее за спиной и стянул халат с ее плеч, и женщина сразу сделалась загадочным образом крупнее и крепче, вовсе не напоминая пленницу. Плечи женщины были изящно хрупкими, и в округлости предплечий, в том, как тонко, словно паутинки, проступали голубые штришки вен в ямках на сгибах локтей, была трогательная беззащитность, но все ее тело, даже то, как икры сужались к лодыжкам, имело отполированную идеальную округлость, отчего обнаженная женщина казалась такой же прочной, как отлитая из бронзы статуя. Цвет ее кожи, темно-золотистой, как пляжный песок, окончательно убедил Конора в том, что перед ними китаянка, а не таиландка: все остальные мужчины рядом с ней казались желтолицыми.
Когда Конор столкнулся, как ему показалось, с прекрасным бессознательным вызовом женщины, первым его побуждением было завернуть ее в халат и увезти с собой. Однако четыре десятилетия воспитания американского мужчины взяли свое. Ведь ей хорошо заплатят или уже заплатили; то, что выглядела она куда более здоровой, чем девушки из секс-клуба через дорогу, означало только то, что она получит в разы больше по сравнению с ними за согласие на групповушку в исполнении полудюжины респектабельных граждан Бангкока. Конору вовсе не хотелось присоединяться, также он считал, что эта женщина нуждается в защите. И то, что она исключительно красива, было не более чем профессиональным достоинством.
Конор обвел взглядом своих спутников. «Они же клуб по интересам,– подумал он.– И это их ритуал». Каждую неделю они собираются в каком-нибудь неподходящем и уединенном месте и один за другим занимаются сексом с накачанной наркотиками красавицей. О женщинах они говорили так, как винные снобы говорят о вине. Все это было омерзительно. Конор попросил у бармена еще порцию и пообещал себе, что уйдет, как только все остальные займутся тем, зачем пришли сюда.
Если такое же вытворял Андерхилл, когда хотел заняться свингом, он стал гаже себя прежнего.
Однако зачем Андерхиллу объединяться с группой, целью которой был секс с девушкой?!
«Если они займутся сексом друг с другом,– подумал Конор,– я пошел отсюда».
Затем он похвалил себя за то, что выпил еще одну порцию, потому что Генерал стал перед женщиной, отвел правую руку назад и влепил пощечину достаточно сильную, чтобы она отшатнулась и отступила. Он выкрикнул несколько слов – «крэп крэп»,– и она выпрямилась и вновь шагнула к нему. Лицо она подняла, будто щит, и продолжала улыбаться. Красное пятно в форме ладони запылало на ее левой щеке. Конор набрал из стакана полный рот виски и сделал большой, «обезболивающий» глоток. Генерал снова дал ей пощечину, и китаянка, качнувшись, попятилась, но выпрямилась, не упав. Слезы оставили две аккуратные блестящие дорожки на ее щеках.
