Мысль о том, чтобы закончить свои дни в Вестерхольме, казалась ему невыносимой. Джуди казалось невыносимым его раздражение своей практикой, а практику эту он терпеть не мог.
Не успев еще сойти с моста, Майкл понял, что его отношение к этим вопросам изменилось бесповоротно. Стрелка его внутреннего компаса сама по себе качнулась и изменила направление, и он уже больше не мог рассматривать свой брак или свою медицинскую практику как обязанности, возложенные на него неумолимым божеством. Теперь худшим предательством, чем предательство представлений Джуди об успехе, которые она связывала с Вестерхольмом, стало предательство по отношению к себе.
В голове созрело решение. Хватка его привычной жизни ослабла. Для того чтобы допустить нечто подобное и дать Джуди возможность делать то, что она может, он принял абсурдное предложение Гарри Биверса провести пару недель, болтаясь по незнакомым местам в поисках человека, которого – он вовсе не был уверен – хочет найти. Ну что ж, он увидел слона на улице и кое-что решил для себя.
Решил оставаться самим собой по отношению к собственной жизни, жене и такой удобной работе. И если это подвергнет риску его прежнюю жизнь, реальность его позиции делала риск допустимым. Он разрешит себе смотреть во всех направлениях. Это была лучшая свобода, и решение позволило ему чувствовать себя во всех отношениях свободным.
«Завтра же лечу домой,– сказал он себе.– Остальные могут продолжать поиски». Джуди права: Коко принадлежал истории. Жизнь, которую он решил оставить, сейчас требовала его возвращения.
Майкл едва не развернулся, чтобы вновь пересечь шаткий мост, вернуться в отель и забронировать авиабилет до Нью-Йорка на завтра, но все же решил еще немного пройтись по широкой улице, что тянулась параллельно реке. Он хотел позволить всем странностям Бангкока и странностям его новой свободы полностью дойти до его сознания.
На пути ему попалась крошечная оживленная ярмарка, укрывшаяся за забором на свободной автостоянке между двумя высокими зданиями. Сначала он с улицы заметил дугу колеса обозрения и услышал его музыку, представлявшую собой микс из музыки шарманки, детских радостных визгов и саундтрека к ужастику,– воспроизводимый через совсем уж никудышную звуковую систему. Спустя несколько шагов Пул увидел проход в заборе, через который люди пробирались на ярмарку.
Площадью не более половины квартала, ярмарка являла собой мешанину красок, шума и веселой суеты. Повсюду виднелись киоски и столики. Мужчины жарили мясо на шампурах и передавали готовое детям, кондитеры раздавали бумажные стаканчики с липкими конфетами, здесь же продавались комиксы, игрушки, значки, фокусы. В дальней части площадки дети и взрослые стояли в очереди к колесу обозрения. В дальнем правом углу парковки детишки завывали от удовольствия или замирали от страха на деревянных лошадках карусели. А в левом углу высился гигантский замок из гипсокартона, выкрашенного под черный камень и декорированный маленькими решетчатыми оконцами,– они внезапно напомнили Майклу окошки больницы Святого Варфоломея. Фальшивый фасад Дома забав с комнатой смеха в нем напомнил Майклу о его больнице. Подняв голову, он даже «увидел» окно, за которым сидел и строил планы доктор Сэм Штейн, и окно палаты, в которой лежала Стейси Тэлбот, читая «Джейн Эйр». На одной стороне фасада красовалась нарисованная большая мрачно-серая голодная физиономия вампира с приоткрытым окровавленным ртом, обнажившим острые клыки. Из-за гипсокартонных стен доносились взрывы смеха и зловещая музыка. Традиции и антураж страшилок едины по всему миру. Внутри Дома забав из темных углов выпрыгивали скелеты, а безумные, зловеще ухмыляющиеся оскаленные рожи давали молодым повод обнять друг друга. Ведьмы с покрытыми бородавками носами, пританцовывающие дьяволы с садистскими мордами и зловредные призраки пародировали болезни, смерть, безумие и заурядную безличную человеческую жестокость. Входишь с одного конца, смеешься, визжишь от страха и в итоге с другого конца выходишь в развеселый карнавал, где живут настоящие страхи, болезни и ужасы.
После войны Коко решил, что там, снаружи, слишком страшно, и нырнул обратно в Дом забав с его призраками и демонами.
В другом конце ярмарочной площади Пул увидел еще одного долговязого представителя Запада – блондинку, которая, должно быть, носила высокие каблуки, чтобы достичь роста около шести футов; ее седеющие волосы были заплетены в косу на затылке. Затем Пул обратил внимание на широкие плечи блондинки и понял, что видит мужчину. Ну, конечно! По седине в волосах, по свободной льняной рубахе с вышивкой и длинной косе Пул решил, что это хиппи, который отправился скитаться по Востоку да так и не вернулся домой. Тоже остался в Доме забав.
Когда мужчина повернулся рассмотреть что-то на лотке, Пул заметил, что он немного старше его самого. На макушке виднелась залысина, а нижнюю часть лица закрывала светло-русая с сединой борода. Не обращая внимания на отчетливые тревожные звоночки, Пул продолжил бесцельно наблюдать за человеком и обратил внимание на глубокие морщины на лбу и складки на впалых щеках. Мелькнула мысль, что тот кажется до странности знакомым, мысль о том, что он, возможно, был тем, с кем Майкл оказался недолго знаком во время войны: они встречались внутри Дома забав. Человек был ветераном Вьетнама. Все это подсказал Майклу его надежный «радар» старого солдата. Затем он почувствовал, как остро ворохнулись в нем боль и радость, когда высокий мужчина с обветренным лицом на другом конце ярмарочной площадки поднял предмет, который разглядывал, на расстояние фута от лица. Это была резиновая маска демона с кошачьей мордой, и на его гримасу мужчина ответил улыбкой. Пул наконец понял, что смотрит на Тима Андерхилла.
2
Майкл хотел было поднять руку и окликнуть Тима, однако сдержал себя и остался спокойно стоять между продавцом мяса на гриле и очередью подростков к Дому забав. Только сейчас Пул услышал, как колотится сердце. Он сделал несколько глубоких медленных вздохов, чтобы успокоиться. А ведь вплоть до этого момента он сомневался, что Тим еще жив. Лицо Андерхилла показалось ему безжизненно белым: этот человек явно очень мало времени проводит на солнце. Выглядел он, тем не менее, вполне здоровым: рубашка безупречно чистая, волосы расчесаны, борода аккуратно подстрижена. Как и все выжившие в той войне, Тим казался настороженным. Он заметно похудел и наверняка, предположил Майкл, потерял много зубов. Но врач в нем посчитал, что самым заметным в облике человека на другой стороне ярмарочной площадки было то, что тот оправлялся от множества ран, которые нанес себе сам.
Андерхилл расплатился за резиновую маску, скатал ее и засунул в задний карман. Почувствовав себя еще не готовым к тому, чтобы его увидели, Майкл отступил в тень Дома забав. Андерхилл начал медленно пробираться через толпу, время от времени останавливаясь взглянуть на разложенные на столиках игрушки и книги. После того как, полюбовавшись и купив металлического робота, он бросил последний удовлетворенный и радостный взгляд на веселую суматоху вокруг, Тим повернулся спиной к Пулу и начал пробираться сквозь толпу к тротуару.
Стал бы Коко так делать – бродить по улице и покупать игрушки?
Даже не взглянув в сторону противоположного берега, Пул протопал по хлипкому мосту вслед за Андерхиллом. Они двигались к центру Бангкока. Немного стемнело с того времени, как Пул пришел на ярмарку, и в крошечных ресторанчиках тускло засветились окна. Андерхилл шагал не спеша и вскоре оказался на квартал впереди Пула. Высокий рост и ослепительная белизна рубашки делали его едва ли не самой заметной фигурой в людской суете на тротуаре. Пул вспомнил, как разминулся с Тимом на открытии Мемориала. Тот Андерхилл был потерян, а вот этот Андерхилл – заметно потрепанный жизнью мужчина с косичкой седеющих волос – беззаботно прогуливался под гудящей бетонной транспортной развязкой.
