Над трубами горшечников завивался белый дымок. На крышах стояли бочки и корыта для воды – это придумал один из инженеров Косьмы Дуки. Если случится пожар и крыша прогорит, бочка или корыто опрокинется и потушит огонь. Опыты на игрушечных моделях разочаровали, но кто-то указал, что маленький домик сгорает быстрее настоящего, а вигрушечной бочечке воды несравнимо меньше – объем увеличивается как куб линейных размеров. Когда инженер предложил построить и сжечь настоящий дом, Косьма разрешил ему с согласия горожан поставить бочки на крыши и ждать эмпирического подтверждения.
Когда отряд проезжал мимо жилища Жан-Люка, тот придержал лошадь. «Ave atque vale»,
[15]– сказал он, и остальные тоже с ним попрощались. По одному (по двое в случае братьев Реми) друзья сворачивали к своим домам; кподножию Монт-Ализ и воротам наместнического дворца подъехали только Димитрий иШарль.
–Я заметил, что мы миновали твой дом,– сказал Дими, стараясь говорить беспечно.
–Спроси отца,– ответил Шарль.– Спроси его сегодня, Дими.
–Почему сегодня? До декабря еще полгода.
–Ты разве не хочешь его спросить?– Шарль уже не смеялся, даже улыбка исчезла с его лица.
–Хочу,– ответил Дими, а про себя подумал: «Я не хочу услышать “нет”, а пока я не спросил, он не может отказать». Он взглянул на солнце и помолился, чтобы его опасения не проступили на лице.– Тогда пошли со мной.
–Что? Нет, я… я загляну к тебе завтра.– ИШарль цокнул языком, развернул серую в яблоках лошадь и поскакал по улице быстрее, чем разрешено в городе.
Димитрий понял, что друг боится не меньше его, и от этого все – даже сам отказ – вдруг встало на свои места. Он проехал в дворцовые ворота и отправился искать отца.
Мать в переднем зале разглядывала образцы ковров, разложенные под высокими окнами. Когда Дими вошел, Ифигения Дукиня разговаривала с купцом; он был в шелковых чулках и капюшоне с длинным шлыком. Говорил он с португальским акцентом. Домашний переводчик стоял у хозяйки за спиной и внимательно слушал.
Димитрий подождал, когда в разговоре возникнет пауза. Ему было интересно, не знает ли купец чего-нибудь о новых землях, открытых Португальской империей по другую сторону Западного океана, однако спросить, конечно, было бы невежливо. Во всяком случае, мать сочла бы это невежливым. Наконец он сказал:
–Где отец?
–На строительстве. Что ты делал?!
–Катался верхом, матушка.
–Где катался – в городской канализации?– Ифигения сузила глаза, иДими понял, что она скажет дальше.– С этими… галлами, полагаю.
«Французами, матушка»,– мысленно поправил Дими, но отвечать смысла не было.
–Лучше бы ты проводил больше времени с ромейскими мальчиками. Ты их прирожденный вождь, они тебя почитают. А галлы просто заискивают перед тобой в надежде на милости.
Разумеется, все обстояло ровно наоборот.
–Ромеи – сыновья писарей и будущие писари,– Дими смотрел матери в лицо.– И евнухи.
Последнее слово решило все – для Ифигении оно прекращало любые споры. Евнух мог достичь любого высокого поста вИмперии, кроме одного, мог получить любой титул, кроме императорского. Многие знатные отцы холостили сыновей ради будущей безопасности, чтобы император не боялся их как возможных узурпаторов.
Однако узурпация – всегда называемая «реставрацией»– занимала все мысли семейства с тех самых пор, как три века назад был низложен последний император Дука. Ифигения Дукиня, выходя замуж, могла бы сохранить собственную почтенную фамилию, однако она целиком отдала себя мечте. Упомянуть кастрацию при ней или Филиппе, дяде Димитрия, значило напомнить, что мечта эта может умереть.
Наступила тишина. Ифигения ногтями теребила лежащий у нее на коленях ковер. Португальский купец был вежливо глух и нем. Переводчик, сам евнух, стоял тихо, на его младенчески-пухлом лице застыла слабая улыбка.
–Извините меня, матушка, и вы, сударь.– Димитрий отступил на шаг.
–Вымойся перед ужином.
–Конечно, матушка.– Он вышел.
Над старым дворцом вставал новый: выше, больше, величавее и более византийский, со сложными сводами и контрфорсами. Легион работников ползал по склону холма, копая, передавая, укладывая и выверяя. В воздухе мешались известка и опилки.
Косьма Дука стоял у недостроенной стены и беседовал со своим главным военным инженером. Говоря, он водил руками, рисуя дворец в воздухе. Оба были в пропыленных белых плащах, латных нагрудниках, высоких поножах и простых стальных шлемах с прямоугольником ткани, защищающим шею от солнца. Косьма повернулся, и на его груди блеснул золотой имперский орел.
–Отец!
–Иди сюда, сынок!
Димитрий поднялся по насыпи.
–Ну, Тертуллиан,– обратился Косьма Дука к инженеру,– как он тебе?
Тертуллиан был шире в плечах, чем Косьма, мускулистее, но не так высок ростом.
–Я бы взял его к себе, как только…
Димитрий без труда угадал конец фразы. Для того он сюда и пришел.
–Клянусь кровью Быка, Тулли, я это знаю. ИКарактак бы его взял. Мне надо решить, кем он лучше будет командовать – инженерами или конницей?
Тертуллиан помолчал, впрочем, совершенно спокойно.
–Я слышал, у него хорошо со счетом. И сколько я гонял его со строительства, вижу, он может быть на участке и не убиться.
Косьма скрестил голые руки поверх золотого орла и медленно кивнул, глядя сыну в лицо. Отчасти Димитрия злило, что его обсуждают, словно годовалого жеребенка или девицу на выданье, но, с другой стороны, он знал, что может избрать любую военную стезю, и гордился, что отцу это известно.
Тертуллиан сказал:
–У меня лишь одно сомнение, стратиг.
Косьма перестал кивать, но лицо его не изменилось.
–Да?
–Осада – дело долгое, стратиг. Даже пушки отгрызают от нынешних стен лишь мало-помалу. Глядя на мальчика сейчас, я не знаю, хватит ли ему терпения на рвы, валы и нужники.
Косьма рассмеялся так громко, что некоторые работники обернулись.
–Клянусь моим клеймом, Тулли, теперь я понимаю, отчего инженеров меньше, чем полководцев, и ценятся они выше. Иди сюда, Дими. Сдается мне, быть тебе полководцем. Здесь будет кабинет наместника, прямо где мы стоим. Вот с этим видом в большое окно.
Вид на город был великолепен: слияние трех долин, густая зелень виноградников. И расположение продуманное – на западной оконечности плато. Окно не ослабит оборону дворца, если только противник не умеет летать.
–Итак, сынок. Какие у тебя новости?
Димитрий вновь повернулся к отцу. Тертуллиан молча отступил на шаг.
–Я хотел спросить…– Не отводи взгляд, не смотри в землю, говори прямо.– Про посвящение в мистерии.
