–Привидение?– спросил делла Роббиа.
–У нас нет привидений,– заверил Крониг.
–Магия,– с внезапным жаром сказала Катарина.– Иллюзия появления. Морок.
–Думаю, это именно так называется,– педантично произнес Хивел и тем же тоном продолжил:– Допустим, Шарль де Мезон был кем-то другим переодетым, но кем в таком случае? Мы можем определить, кем он не был. Он говорил с капитаном Гектором, с трактирщиком Кронигом и со мной – господа, вы подтвердите, что он говорил со мной?
Пока все подтверждали его слова, вошел слуга в заснеженном понизу плаще и что-то взволнованно зашептал на ухо хозяину.
Хивел продолжал:
–И он говорил со всеми четырьмя пассажирами кареты, по крайней мере в их присутствии, не говоря уже о том, что не мог одновременно находиться здесь и вкарете. Методом исключения остается Ноттесиньор.
–Где Томмази?– спросил делла Роббиа.– Он сбежал… ускакал, покуда мы занимались поисками. И сейчас он уже за много миль отсюда.
–Дама и господа,– сказал Крониг.– Колдун Гвидо Томмази не за мили отсюда. Он в конюшне. Загадка,– продолжал он с огромным облегчением,– разрешилась.
Ноттесиньор висел под балкой, ноги его болтались в двух футах от присыпанного соломой пола. Умирая, он сбросил башмаки на деревянной подошве; один лежал тут же, рядом с упавшим бочонком, другой, как и феска, гораздо дальше, почти у двери.
А посреди конюшни громоздилась куча почерневшей соломы и обгорелой кожи. Пламя только-только сбили и загасили снегом. С усилием, очень медленно, Хивел опустился на корточки. Потянул носом запах лампового масла.
Кожа была остатками сумки, с которой приехал Фальконе; ее изрезали в поисках потайных карманов, и не просто изрезали, а вскрыли опытной рукой. Здесь же были клочки полусгоревшей бумаги – они почти что обратились в пепел и держались лишь за счет чернил.
–«Долги английского короля…»– прочел Хивел на одном обрывке, затем на другом: «Проценты банка за границей…»
Клочки рассыпались от первого же прикосновения. Он вздохнул, постучал пальцами по еще теплой соломе.
Что-то яркое привлекло его взгляд. Хивел вытащил из соломы маленький мягкий комочек – расплавленную восковую печать. Он покатал комочек в пальцах и сунул в рукав, как Томмази – яйца, и встал навстречу подошедшему Йохену Кронигу.
–Записка все объясняет,– сказал трактирщик.– Она была свернута и убрана в его пояс.
Добрые люди!
Я каюсь в убийстве Клаудио Фальконе, вестника с жезлом, и приношу единственное возможное для меня искупление. Я рассчитывал найти в его суме деньги, а нашел лишь бесполезные бумаги. Я совершил бессмысленное преступление и потому недостоин жить. Простите меня.
Гвидо Томмази
–Он перебросил веревку через балку, встал на бочку и оттолкнул ее ногой.– Крониг глянул в перекошенное лицо Томмази.– Неприятная смерть, я думаю.
–Ужасная,– сказал Хивел,– но не такая уж редкая.
Он взял одеяние Томмази за край и поднял как можно выше, показывая нижнюю половину висящего тела. Толстые шерстяные шоссы были мокрыми спереди и сзади. В ноздри ударил сильный запах испражнений.
–Что вы делаете?– спросил Крониг средь общего молчания.
–Умно, и все равно небрежно,– сказал Хивел, отпуская край балахона.– Очень странная небрежность.
–Доктор…
Хивел вынул из рукава шарик воска – уже холодный, застывший и алый, как свежая кровь. Потом убрал снова.
–Давайте вернемся в дом, мессер Крониг. И если у вас в гостинице есть пистоль, советую его зарядить.
–Затруднение с признанием Ноттесиньора,– сказал Хивел,– заключается в его нелогичности.
–С каких пор от человеческих поступков требуется логика?– спросила Катарина.
Она иДимитрий сидели возле огня. Делла Роббиа опирался на каминную полку, Грегор стоял спиной к окну, за которым уже сгущались сумерки. Хивел расположился за столом посреди комнаты, Крониг – чуть позади него.
–Согласен, люди часто поступают нелогично,– сказал Хивел.– Однако допустим, что Шарль де Мезон – переодетый Ноттесиньор. Какой ему смысл перестать был Шарлем? УШарля есть еда, вино, теплая комната. УНоттесиньора ничего этого нет.
–Когда он решил ограбить гонца,– сказал делла Роббиа,– он мог счесть, что человека в конюшне заподозрят в последнюю очередь.
–Следы…– проговорил Димитрий.
–Их могло замести снегом, если он ушел достаточно рано,– сказал Хивел.– Возможность, о которой я при Томмази не упомянул, потому что хотел внушить ему чрезмерную уверенность в собственной безопасности. И он уверился, посему в его смерти есть и моя вина. Мессер делла Роббиа, вы банкир. У вас при себе наверняка очень много денег.
Делла Роббиа рассмеялся:
–При том, что я еду один? Только на дорожные расходы.
–А синьорина Рикарди? Уж конечно, у вас с собой если не деньги, то драгоценности…
–У меня… нет. Безделицы, по большей части дорогие мне лично.
–Да? В таком случае наш вор умнее меня. Я бы скорее решил грабить банкира или придворную даму, чем правительственного вестника. Впрочем, неважно. Вор входит в комнату гонца,– Хивел говорил очень медленно,– убивает его, исключительно мучительным и затейливым образом… затем уходит с добычей на конюшню, где ему ничто не угрожает. Открывает сумку и не находит в ней ни золота, ни заемных писем, только герцогские бумаги. В приступе раскаяния из-за напрасно потраченных усилий он вешается. Конец истории.
–Только,– сказал Димитрий,– утром Ноттесиньор был жив.
–Верно,– подхватил Хивел.– Что ж, попробуем спасти нашу гипотезу. Допустим, Томмази хранил сумку, не открывая, всю ночь и значительную часть дня… Мне он не показался таким терпеливым.
–А мне он не показался убийцей.– Димитрий покосился на Грегора.– Тем более убийцей-истязателем. Однако мы по-прежнему недосчитываемся француза. Шарль не мог быть никем, кроме Томмази…
Хивел сказал:
–Никто не ждет, что посетитель гостиницы окажется кем-то переодетым. А тем более, что переодетыми окажутся двое.
Все уставились друг на друга.
Хивел сказал:
–Допустим, двое встречаются на почтовой станции. Один – бродячий колдун, искушенный в хитростях, как вся их братия, и такой же голодный. Назовем его Гвидо. Другой… назовем его Агент. Агент предлагает Гвидо возможность прокатиться в карете, вместо того чтобы идти пешком, и заночевать в теплой постели – что, поскольку на улице ноябрь и идет снег, лучше любых денег. За это Гвидо должен всего лишь на время притвориться Агентом.
Делла Роббиа сказал:
–Какая-то уж очень неблаговидная сделка.
–Однако Гвидо не слишком благовидная личность. К тому же ему холодно. Он соглашается. Карета отъезжает, Гвидо в ней. Агент остался на станции с одеждой Гвидо. Однако он не облачается в нее. Он переодевается наемником, в кожу и сталь, берет самую быструю лошадь, из тех, каких любят наемники, и обгоняет карету. Доезжает до гостиницы, где карете предстоит остановиться. Старается, чтобы все постояльцы увидели его и запомнили, но не слишком им заинтересовались. Грубость и продуманные оскорбления легко достигают этой цели. При первой же возможности он меняет свое платье на одежду колдуна, появляется в ней, переодевается снова.
