–Будьте осторожны в словах, когда со мной говорите,– промолвила она, стараясь, чтобы слова прозвучали весело, но без насмешки.– Я слышала и другую легенду про ваш Ллин-Сафаддан, про волшебницу, которая отдает мужчине все, но уходит навсегда, стоит ее упрекнуть…
Лицо Хивела изменилось лишь самую малость. То не было выражение веселья, или гнева, или даже явного равнодушия.
–А вы думайте, куда идти и что спрашивать,– произнес он трубным голосом.– Рианнон однажды вошла в незнакомый дом и увидела там чашу с водой, но едва коснувшись чаши, уже не могла оторвать от нее руку, не могла шевельнуться и произнести хоть слово. Гвидиону, сыну Дон, потребовались вся его смекалка и угроза убийства, чтобы освободить даму.– Хивел помолчал, глядя мимо Цинтии, в окно.– А я, что бы вам ни рассказывали, вовсе не Гвидион, сын Дон.
Он застыл, не шевелясь, иЦинтия, хотя очень пристально наблюдала за ним, ничего не могла прочесть по его лицу.
Потом Хивел встал и сказал ласково:
–А вот от крольчатины я бы сегодня не отказался. Пойдем пообедаем?
Цинтия подумала, что неправильно называть его беднягой, но не могла сообразить, какое слово правильное.
Карета моталась и подпрыгивала, несясь по дороге к замку Ладлоу; втемноте за окнами пролетали первые осенние листья.
Внутри Цинтия, вцепившись в подлокотники, глядела на Хивела и дивилась его спокойствию. Ей совсем не нравилось, что вооруженные люди вытащили ее из постели, пусть даже и вежливо; от их почтительности было только страшнее. Она с тошнотворной яркостью рисовала себе возможные исходы, но до сих пор не имела ни малейшего понятия, что творится.
Их провезли мимо стражников в воротах и провели в полутемное помещение. Откуда-то сверху доносились вопли – тоненькие, как будто кричит ребенок или животное.
Затем их проводили в библиотеку… точнее, кабинет, заставленный книгами. Здесь был большой, заваленный бумагами стол, оружие и музыкальные инструменты по стенам между книжными шкафами, бронзовый телескоп на изящной подставке.
Подле стола, быстро перелистывая книгу, стоял высокий белокурый человек с осанкой и телосложением воина. На нем была черная бархатная мантия, какие носят ученые, но с шелковым, а не льняным белым воротником, и больше серебряных украшений, чем мог себе позволить любой известный Цинтии профессор. А вот книгу она узнала сразу – то был самый известный медицинский трактат, Liber Mercurius
[60].
Высокий человек поднял взгляд от книги. Его открытое, умное лицо сразу понравилось Цинтии; аеще он выглядел встревоженным.
–Вы те люди…– тревога на его лице сменилась изумлением.– Доктор Передир? Это вы?
–Да, милорд граф,– ответил Хивел.– Вы не знали, за кем посылаете?
–Вообще-то не знал.– Белокурый человек тряхнул головой, резко закрыл книгу и поставил ее на полку.– Мы слышали, что неподалеку проезжают чародей и врачевательница. Вы врачевательница, мадам?
Хивел сказал:
–Позвольте представить Цинтию Риччи, доктора медицины и хирургии. Цинтия, это Антони Вудвилл, граф Риверс, брат королевы.
–Сегодня – королевин похититель неповинных людей,– сказал Риверс.– Доктор, сожалею, что вас доставили сюда так бесцеремонно, искренне сожалею. Как я сказал, мы услышали о проезжей врачевательнице. Если бы я послал слугу утром и выяснилось, что вы уже уехали, моя сестра… хм. Елизавету лучше не гневить.
–Как и всякую королеву,– мягко заметил Хивел.– Так Елизавета больна?
–Много хуже. Болен принц Уэльский.
Сверху опять донесся детский крик, тише, чем в первый раз.
Риверс взял себя за подбородок.
–Думаю, мне надо осмотреть больного,– сказала Цинтия.
–Да,– ответил граф.– Идемте.
Когда они поднимались по лестнице, Цинтия спросила:
–У вас наверняка есть свои врачи. Что они говорят?
–Говорят, что не знают этой болезни, доктор Риччи. У мальчика была легкая простуда, а теперь… принца мучают ужасные боли.
–В животе?
Риверс удивленно глянул на нее:
–Да.
–И понос?
–Да. С кровью… Извините, мадам… так вы Риччи из Флоренции?
–Я последняя Риччи из Флоренции,– сказала она. Ее нужно было знать, в силах ли она произнести эти слова.
–О… кажется, я понимаю. Лоренцо де Медичи был моим другом.
–Он был моим пациентом.– Слова по-прежнему ранили, иЦинтия подумала, что так будет всегда. И все же это лучше, чем атрофия души.– Помню, он упоминал Антони Вудвилла из Англии… но, извините, сэр, я думала, вы поэт.
Риверс засмеялся, и глаза его заблестели.
–Мадам, знали бы вы, как мне важно слышать, что кто-то и впрямь в это верит!– Он утер глаза широким бархатным рукавом.– И, конечно, вас здесь знают. Наши врачи огорчились, когда королева послала за «сельской целительницей». Теперь они наверняка успокоятся.
Осталось лишь вылечить больного, подумала Цинтия.
Внезапно Хивел сказал: «Здесь Мортон» иостановился на ступеньках.
–Давно он здесь?
–Милорд колдун Мортон уже некоторое время сопровождает королеву.– Риверс натянуто улыбнулся.– Вообще-то старый обманщик сумел втереться к ней в доверие. Должен сказать, талант у него есть.
–Да, у него есть талант к…
Хивел не закончил фразу. Перед ними открылась дверь.
Цинтия увидела комнату хворого дитяти со всеми ее привычными атрибутами: встревоженная мать, квохчущие родственницы, спокойная старая кормилица (которая, возможно, потеряла всех родных детей в куда более грубой обстановке) и сам ребенок, до крайности довольный тем, что он в центре внимания…
Однако не в этом случае. Мальчик на роскошной резной кровати страдал непритворно. Тело у него было напряжено, кожа – сухая и горячая. Внезапно все присутствующие, кроме ребенка, слились с мебелью; Цинтия сняла с плеча сумку и приступила к делу. Она бессознательно слышала, как ее представили встревоженной матери – королеве Англии, и надеялась, что бессознательный ответ прозвучал уместно.
Она щупала, простукивала, слушала и наблюдала больше часа. Мальчик кричал; вкакой-то момент королеву вывели под руки. С легкой печалью и легкой гордостью Цинтия подумала, что она и впрямь дочь своего отца. Витторио Риччи всегда говорил, что больной – первое дело, а его родные – неважное второе. Родные выходили на первый план, только если больной умирал, а втаком случае возмездие было соответствующим.
–Граф Риверс.
–Доктор?
–Я заметила у вас в библиотеке книги по медицине.
–У меня есть книги по всем наукам, мадам.
