–Сколько, по-вашему, Мортону лет?
–Что? Тридцать пять, может быть, сорок.
–В следующем году исполнится шестьдесят.
–При чем тут это?!– Она осеклась.– Я не знаю, сколько вам лет, Хивел.
–Прежде чем вы доверите милорду колдуну жизнь Эдуарда, не говоря уже о душе, позвольте напомнить, что Гильом из Анжу, вероятно, так же ему доверился.
Хивел вышел, хлопнув дверью.
Цинтия запоздало поняла, что причинила ему боль, с которой он не сумел справиться. Возможно, так и лучше, внезапно подумала она; лучше боль, чем атрофия души.
Она со стуком сбросила на пол деревянные паттены и, не раздеваясь, упала на постель. Казалось, что она погружается в пуховую перину целую вечность. Свод балдахина украшало резное изображение лунных фаз. У месяцев был человеческий профиль, сверху улыбалась полная луна.
Цинтия гадала, впрямь ли Хивел считает Мортона тем самым неведомым английским колдуном или сказал это просто, чтобы ее напугать.
Мышцы спины и плеч заныли, в точности как говорил Хивел. Цинтия решила, что дело в перине и всамовнушении. Так студент находит у себя симптомы всех болезней, о которых читает. Интересно, Антони Вудвилл, листая книгу…
Дело было не в перине, иЦинтия это знала. Боль началась раньше и была сильнее, чем от обычной ночной судороги. И когда она уснула, стало еще хуже: ей снилось, что она силится вылезти из заколоченного ящика. Или из кровати, а вокно метет снег и вглазах темнеет от потери крови.
Цинтия подумала, что Хивел видел, как она просыпается в холодном поту. Может быть, даже, вопреки своим правилам, смотрел ее сны. Однажды такое уже точно было.
Она лежала, совершенно проснувшись, парализованная не столько ломотой во всех мышцах, сколько осознанием, что на некий краткий миг ей было приятно причинить ему боль.
Цинтия сняла марлевые маску и шапочку, вытащила шпильку и тряхнула волосами. Снимая шелковые перчатки и льняной фартук, она чувствовала на себе взгляд Антони. Служанка забрала фартук и унее, и уАнтони, с огорчением глядя на засыхающую кровь.
–Это было поразительно,– сказал он.
Какая уж у них медицина в этой стране, подумала Цинтия, но тут Риверс сказал:
–Я, как говорил, видел ампутации на поле боя, но ничего настолько сложного. Впрочем, должен признать, я давно не посещал медицинскую школу.
–Вы мне очень помогли, милорд граф.
–Я люблю лесть, когда понимаю, что это она,– весело сказал он.– Я держал губку и крючок…
–Ретрактор,– машинально поправила Цинтия и тут же добавила:– У вас в библиотеке есть книга доктора Леоне. И вы не упали в обморок, когда я удаляла узлы.
–Ладно! Pax!
[61]
Они вошли в светлую комнату, где был накрыт поздний завтрак.
–Не знаю, смогу ли я теперь резать копченую селедку,– заметил Антони.
Солнце било в окно, золотя его волосы, иЦинтия подумала, что он наверняка из почитателей Аполлона.
Они сели. Риверс уставился на блюдо с нарезанной ветчиной и тихо спросил:
–Есть ли для принца надежда?
–То, что я сказала, было сказано всерьез, однако я никогда не скажу «надежды нет».– В разговоре сАнтони Цинтия не упомянула магию; утренние чувства еще не улеглись, и она не могла с ними разобраться.
Риверс кивнул и постучал пальцами по столу, так что вино в графине заколыхалось.
–Я хотел бы… чтобы вы были доступны, доктор.
Она против воли хихикнула; Антони поднял взгляд и глупо улыбнулся.
–Надеюсь, вы меня поняли. Надо ли вам уезжать так скоро?
Она не ответила, потому что не знала, надо ли уезжать ей, только что Хивел скоро уедет. А теперь…
–Может быть, вы хотели бы получить место… кафедру преподавателя вОксфордском университете?
О, Белая Госпожа, подумала Цинтия. Как будто Лоренцо говорит: «Я хотел бы отправить вас вПизу, bella Luna». Горло перехватило, и она отпила вина. Лишиться родины, в смятении думала она, не значит везде быть чужой. Даже те полмира, что не Византия, достаточно обширная область.
–Мы тратим десять тысяч фунтов в год, чтобы удерживать Берик под носом у шотландцев; думаю, мы можем потратить небольшую сумму на взнос в университет, чтобы прибегать к вашим услугам.
Когда он упомянул шотландцев, она подумала оГрегоре иДимитрии и отом деле, в которое просила ее взять.
–Спасибо за ваше щедрое предложение, мессер Антонио,– сказала Цинтия, почти не заметив свою оговорку,– но… я не могу его принять. Очень сожалею.– Она поняла, что и впрямь будет сожалеть.– Острая стадия болезни у принца скоро пройдет. Он почувствует себя лучше.
–Рад слышать.– Антони вздохнул.– Но станет ли ему лучше на самом деле?
–Нет, милорд. И вряд ли когда-нибудь станет… Вы позволите рассмотреть ваше предложение еще раз, когда-нибудь в будущем?
Риверс кивнул, как будто не слыша ее слов.
Вскоре после полудня ее вещи вынесли в замковый двор. Хивел был уже там, сидел на гнедом коне, подаренном графом; Цинтию ждала белая кобыла. Садясь в седло, Цинтия засмеялась, чтобы не заплакать. Они выехали в октябрьский ветерок.
Когда замок остался далеко на севере, Цинтия сказала:
–Спасибо за свет. Их фонари ужасно чадили. А вам…– она изо всех сил старалась, чтобы это не прозвучало ехидно,– это далось дорогой ценой?
–Цену всегда приходится платить. Однако это обычный свет. Он не вредит тем, на кого светит, не мрачит их зрение.
–Я подумала…– Цинтия не договорила. Тогда ей показалось, что это Мортон в капюшоне и маске светит из ладоней во время операции, но позже Антони сказал, что Мортон уехал до зари.
Наконец она спросила:
–Куда мы едем дальше?
–Я не умею верить в невозможное,– ответил Хивел,– но некоторые умеют и верят. Мы едем кЛлин-Сафаддан, навестить Мэри.
Хивел смотрел на Минидд-Ду за Талгатской башней, видел, как серая рябь облаков скользит по горным вершинам. По дороге шло множество людей – они направлялись к каменным кругам старой веры, укрыться от духов, которые нынче ночью разгуливают по земле; ауж ветер, сорвавший крышу твоего дома, это не иначе как злой дух. Цинтия ниже опустила капюшон, аХивел выбросил свой посох по дороге, так что теперь люди реже осеняли себя защитными знаками при их появлении.
Хивел видел кольца огней, ветер доносил пение, до для его мысленных ока и слуха они были незримы, беззвучны. Мысленное око и слух видели и слышали колдуна, творящего чары далеко впереди.
Он знал, что это Джон Мортон, там, вАберхондду – Бреконский замок возникал перед колдовским зрением и вновь пропадал. ИМортон сегодня творил чары как ученик, только что ощутивший разбуженный талант.
