–Драконий след,– ответил Хивел.
Здесь прошла армия. По всей дороге валялись рваные ремни, проломленные бочонки, прохудившиеся заплечные мешки, из которых вываливалась испорченная еда. Цинтия заметила между колеями что-то блестящее, нагнулась и подняла. Она повертела медальон в пальцах.
Следующие несколько миль она несла его в кулаке. За это время они сХивелом не обменялись ни словом. Потом Цинтия споткнулась, глянула на диск и резким движением отбросила его в кусты. Она тяжело оперлась на трость.
–Мне… почти хотелось за ним идти,– сбивчиво проговорила она.– Куда-то… куда он ведет.
–А если бы вы к сегодняшнему дню носили его несколько месяцев,– ответил Хивел,– и пошли бы. Вас беспокоила нога?
–Нет, я… Нет, не беспокоила. Я перестала хромать, да?
–Вы не чувствовали боли, но я слышал, как хрустит кость.
–Почему вы… почему мы не забирали их у людей, когда были тут? Мы гонялись за этими треклятыми медальонами два года, а надо было в голос кричать, что они такое.
–Нет. Тот, кто их изготовил и заколдовал, хотел, чтобы их изымали. Чем больше, тем лучше. Поступи мы так, местные жители еще ревнивее хранили бы те, что сумели сберечь, или вовсе делали бы их сами, а оковы, в которые человек заковал себя по собственной воле, разбить труднее всего.
–И все-таки мы могли что-нибудь сделать.
–Мы и делали,– с улыбкой ответил он.– Все, кого исцелила дама, именуемая Рианнон, и все, кто обменялся медальонами с ее спутником-колдуном, если и уйдут с этой армией, скоро решат, что дома лучше…
Хивел замер на полушаге и поднял взгляд на белую вершину Минидд-Троэд.
–Хивел, что случилось?
–Это… не знаю,– очень тихо проговорил он.– Дом Мэри огражден от… многого… я ничего не вижу.
Цинтия прикоснулась к нему. Руки у него дрожали, на лбу выступил пот.
–Поспешим,– сказал он, что было совершенно излишне.
Когда они дошли до Ллангорса, солнце стояло уже высоко. В поселке было необычно тихо, ни одной лошади на улицах, ни единого мула. На двери гостиницы кто-то написал мелом: «УШЛИ СРАЖАТЬСЯ ЗА УЭЛЬС».
–Рианнон, помоги моему сыну!– раздался голос у них за спиной. Женщина в черном вдовьем платье догнала Цинтию сХивелом и упала на колени:– Рианнон, Гвидион, помогите моему сыну.
–Я не богиня,– ответила Цинтия на самом простом валлийском,– но я… целительница, и если твой сын болен, я буду рада ему помочь.
Идя за вдовой, они миновали еще нескольких стариков и старух; те осеняли их знамениями, а некоторые кланялись или даже вставали на колени. Молодых было совсем мало: женщины остервенело трудились в огородах либо нянчили младенцев, мужчины отводили глаза, а другие и вовсе смотрели сквозь Цинтию иХивела, будто не видя их.
Сыну вдовы было лет двадцать. Он сидел на табурете посреди кухни, одетый в истертую кожаную куртку. Через плечо у него висела перевязь с пустыми ножнами.
Сидел он совершенно неподвижно и очень прямо, положив руки на колени. Открытые глаза смотрели в пустоту, на лице застыла блаженная улыбка сельского дурачка.
Цинтия обратилась кХивелу по-итальянски:
–Если вы это имели в виду…
–Нет.
Цинтия покусала губу, кивнула, затем спросила вдову:
–Давно он такой?
–Вернулся ночью,– ответила женщина.– Ушел вчера утром с друзьями. Сказал, гордится, что с ним отцовский меч, а на плечах куртка, в которой дед воевал во Франции… но пришел без меча, и я ничего не пойму. Как по-вашему…
Цинтия сунула руку ему за пазуху, вытащила кожаный шнурок с драконьим медальоном. Парень все так же смотрел в пустоту.
Цинтия бросила медальон через порог кухни.
Ничего не произошло.
Она положила руку парню на лоб и отчетливо произнесла:
–Война окончена. Ступай домой.
Сын вдовы заморгал, встал с табурета и объявил:
–Матушка, я пойду посплю, а потом вскопаю огород.
Он вышел из кухни.
–Ох,– выговорила вдова.
–Не знаю,– в изумлении обратилась Цинтия кХивелу,– но может быть…– Она повернулась к вдове:– Ты сказала, он был таким… с ночи… Вы не ходили к иешитской целительнице? Мэри Сетрайт?
–Ой, что вы, госпожа,– испугалась женщина.– Нет, мы бы никогда… пожалуйста, не наказывайте его за это! Его дед против них воевал во Франции, и он доброй веры, правильной…
Цинтия, хромая, вышла из кухни и прислонилась к столбу ограды. Хивел появился следом, неся ее трость.
–Нет,– обреченно проговорила она.– Хивел, вы сказали, она от всего ограждена… Хивел, что вы видели утром на дороге?!
–Я ничего ясно не видел,– ответил он и двинулся прочь от дома.
Вдова кричала благодарности им вслед.
Еще издали они увидели у домика Мэри не меньше десятка мужчин и женщин. Все они застыли неподвижно и смотрели в никуда. Некоторые сидели на траве, уставясь на плывущие облака, кто-то лежал на земле, сосредоточенно разглядывая одинокую говешку.
Один мужчина встал на колени у ручья, очевидно, с намерением попить, да так и не поднял лицо от воды. Другой сидел на корточках под свесом соломенной кровли; вруке у него был факел, солома над ним закоптилась. Однако факел прогорел до его пальцев, а крыша так и не вспыхнула.
Цинтия стояла во дворе, озираясь. Всякий раз, чувствуя тошноту и головокружение, она опиралась на трость и думала про стилет в нефритовом набалдашнике.
–Цинтия,– позвал Хивел из открытой двери дома.
Она сделала шаг, увидела его лицо.
–Вы не хотите, чтобы я входила.
–Да.
–Мэри там?
–Да.
–Тогда я войду.
–Знаю.
Она вошла и увидела Мэри. Дикий вопль вырвался из горла Цинтии. Она занесла палку над головой женщины, которая отупело сидела у камина, по-прежнему держа в ослабелой руке молоток.
Однако кто-то словно поймал и удержал ее руку. Цинтия замерла.
Наконец она выговорила:
–Это ее проклятие, Хивел? То, что с ними со всеми?
–Ее благословение, думаю. Мы забываем, что тот, кто может проклясть, может и благословить. Думаю, она пожелала им… покоя.
–Абсолютного покоя?– спросила Цинтия, глядя на застывших истуканами людей.– Пока они не умрут от голода и не рассыплются в прах?
–Возможно.
–И правильно. А теперь помогите мне найти, чем выдернуть гвозди.
Они похоронили Мэри неподалеку в лесу и забросали холодной землей. Цинтия стилетом из трости наделала в почве ямок и посеяла семена тимьяна и розмарина – отметить могилу. Она согласилась, что Мэри хотела бы оставить свой дом приютом для всех, кому нужен кров.
