– Я-то думала, вы будете как предыдущая, – отважилась произнести Палома тихим голосом.
Предыдущая. Мария Каталина.
Я ждала, что Палома продолжит, но этого не произошло. Она один за другим переложила томаты в горшок, щедро посолила их и принялась молча перемешивать.
– Какой она была? – Я решила подтолкнуть Палому к разговору. Стоило ей услышать вопрос, как ее лицо тут же сделалось непроницаемым. Она еще немного помешала еду и наконец сказала:
– Как хозяин.
– Это какой же?
Прикусив нижнюю губу, она вынула ложку из горшка.
– Немногие люди получили бы от меня такую оценку, но мне кажется, вы трезво смотрите на мир. – Я бросила взгляд на курильницы у двери. После жизни в этих стенах я уж точно не смогла бы описать свой взгляд на мир как «трезвый». – Думаю, вы понимаете о жизни больше, чем землевладельцы, – продолжила Палома. – Когда дело доходит до хозяев, у нас нет выбора. Мы терпим их. Мы переживаем их. И кому-то достается больше других. Наш же хозяин усложняет жизнь молодым девушкам, которые работают на него. Понимаете?
Лицо наверняка выдало мое замешательство, так как Палома с недовольством перешла на более грубый язык.
– Девушки боялись работать в доме и прислуживать хозяину, потому что некоторые из его служанок оказывались на сносях. Против своей воли. Когда сеньора обнаружила это, она пришла в ярость. Заявила, что не хочет видеть, как за хозяином по всему поселению тянется вереница нагулянных детей. – Палома с грохотом накрыла горшок крышкой. – Ее желание было исполнено. Она получила, что хотела.
Биение сердца эхом отдавалось в ушах. Я вернулась в свой первый день в Сан-Исидро, когда Родольфо повел меня показывать этот холодный и темный дом. И запретил подниматься к балкам, окаймляющим всю столовую у потолка.
Однажды оттуда упала служанка, сказал он мне тогда.
Пораженная, я утратила дар речи. Палома обвиняла моего мужа не только в насилии над служанками, но еще и в том, что он со своей первой женой убивал их.
Девушка сложила руки на груди, и в ее глазах, принявших каменное выражение, читался вызов. Она ждала, что я потеряю самообладание и прикажу ей не лгать.
Но я не могла так поступить.
Потому что верила Паломе.
Я опустилась на маленький стул у кухонного стола и уронила голову на руки.
Мама терпеть не могла Родольфо из-за его политических убеждений. Но что, если за этим скрывалось нечто иное? Инстинкт, шестое чувство? Родольфо был не тем, за кого себя выдавал.
А его первая жена?
Красные глаза, когти цвета плоти…
– Я как-то услышала, что хозяин говорит о Республике, – сказала Палома. – Об отмене деления на касты. О равенстве, – она фыркнула. – Не думаю, что он понимает значение этого слова. Такие люди к своим псам относятся лучше, чем к нам.
С того самого момента, как я проснулась от того, что Палома колотит в дверь спальни Андреса, утро наносило мне удар за ударом. Смерть Аны Луизы. Возвращение Родольфо. Голос в голове. Потерянная память Андреса.
Теперь еще и это.
– Зачем ты все это мне рассказываешь? – слабо спросила я.
Отвечая мне, Палома даже не подняла глаз.
– Вы сказали, что больше не нужны своей семье. Значит, теперь вы одна из нас. – Ее голос стал отдаленным и холодным, будто принадлежал женщине гораздо старше. – Значит, вы застряли в Сан-Исидро, как все мы. И умрете здесь – так же, как мы.
19
Тени, окружающие дом, становились все длиннее. После обеда, как и предсказывал Андрес, пошел дождь, и теперь вся площадка в центре поселения утопала в грязи.
Я поправила шерстяную шаль на плечах – так, чтобы ее длинный конец прикрывал корзинку, которую я несла в руках. Корзинка все еще была нагружена копалом, хотя мы с Андресом проделали уже половину работы.
Он обогнал меня и, пройдя к следующему домику, постучал в дверь. Нам открыли, и теплый свет, исходящий изнутри, облизнул его мокрые от дождя плечи и отразился в каплях, падающих с полей шляпы. Андрес сердечно поприветствовал молодую женщину, улыбнулся ребенку, которого она держала на руках, и познакомил меня с Белен Родригес. Не вдаваясь в подробности, он объяснил, что жителям не стоит покидать дома после захода солнца. Затем Андрес повернулся ко мне, чтобы достать из корзинки копал, и Белен внимательно проследила за его движениями. Я заметила, как оценивающе она смотрит на меня, пока Андрес передавал ей копал.
Я-то думала, вы будете как предыдущая. Слова Паломы. Что, если и эта женщина сейчас недоумевала, почему жена землевладельца стоит в грязи, под проливным дождем рядом со священником-ведуном? Ответ был прост: Андрес еще не оправился, и я не желала выпускать его из виду с тех самых пор, как в полдень вывела из зеленой гостиной. Периодически его покачивало: казалось, попытки что-то вспомнить приносили ему сильную боль. Его разочарование в самом себе было осязаемо; оно кипело под спокойной внешней оболочкой, проникая все глубже внутрь. Андресу удалось подремать на террасе, пока я присматривала за ним, и теперь мы готовились к наступлению ночи.
Всякая битва меняет отношение человека к своим товарищам, – сказал мне как-то папа. Мы с Андресом оба стали участниками свирепой битвы и оба едва уцелели. Мы были знакомы совсем недолго, но я уже чувствовала себя привязанной. Преданной… Или, может, это было более глубокое чувство?
Но жители этого не знали. Для них Андрес оставался неуязвимым сыном, и ушиб головы никак не затронул ту спокойную властность, которой он обладал.
Покончив с этой работой, мы с Андресом, молча шагая бок о бок, отправились к капелле. Мы пришли к согласию, что провести ночь в доме в одиночку – опасная затея, и мне не стоит прибегать к таким крайностям. Без лишнего шума Андрес принял решение, что я переночую в его покоях.
Мне тоже этого хотелось, но я не знала, как выразить свое желание. Поэтому меня жутко возмутило, что Андрес так быстро пришел к такому выводу.
Он отворил дверь, и тогда я поняла ход его мыслей.
В очаге пылал огонь, на маленьком столе лежали остатки послеобеденной трапезы. В углу на коленях стояла Палома, разворачивающая и раскладывающая одеяла напротив кровати Андреса.
Она удивленно вскинула голову, как только я переступила порог.
– Что она здесь делает? – воскликнула Палома. Андрес вошел в комнату и закрыл дверь.
Ах. Спать в доме, где умерла ее мать, Палома не отважилась, потому она проведет ночь под одной крышей со своим кузеном.
А ее присутствие допускало и мое.
– Я надеюсь, вы понимаете, что для того, чтобы все мы были в безопасности, придется принять неординарные меры, – тихо произнес Андрес.
– Но…
– Ты бы хотела остаться на ночь в доме одна? – добавила я. В доме, без сомнений, было небезопасно. Находиться в одиночку на территории асьенды – тоже. Я была уверена, что именно по этой причине Палома находилась тут: чтобы Андрес мог уберечь ее от того, что бродит снаружи в темноте.
