К стене была приставлена лестница, но это не она заставила меня прирасти к земле.
Я почувствовал на языке совсем другой, тяжелый, как металл, вкус. Дым.
На крыше показался темный силуэт. Рядом клубился черный дым, едва видный на фоне темного неба. Взгляд упал на окно кабинета рядом с гостиной: комнату освещало мерцающее адское пламя, и его жуткое зарево бросало вызов самой ночи.
Хуана может убить ее первой.
Я отступил назад. Все мысли улетучились, конечности налились свинцом.
Хуана подожгла дом. Беатрис может умереть в считаные минуты – или от удушья, или от пламени, или от любого другого насильственного действия, на которое способна Хуана.
Сердцебиение забарабанило где-то в ушах. Рука, потянувшаяся за книжицей, дрогнула и замерла. У меня не было времени ни искать верные глифы, ни продумывать ритуал, ни рисовать, ни напевать. Мне нужно действовать, и действовать сейчас…
Я должен добраться до Беатрис. Через кухню, по лестнице… а если комната уже в огне, что делать тогда? Тити могла проходить сквозь пламя, если такой была ее воля; однажды она вынесла из горящего дома ребенка, и сама вышла оттуда невредимая, хотя была босой и с непокрытой головой. Я понятия не имел, был ли способен сделать то же. Беатрис уж точно не могла. Мне предстояло сражаться на два фронта: потушить огонь и вытащить Беатрис.
Нужно действовать быстро.
Я бросил книжицу, отступил на несколько шагов назад и поднял лицо с руками к небесам, обращаясь к ним с мольбой. Так делала Тити, когда долине грозила засуха.
Черные тучи нависали над далекими горами, и их брюха были полные от дождя.
Вы, позвал я. Внимайте мне.
Тучи не повернули своих стальных голов. Ветер, который гнал их прочь, будто непреклонный пастух, отмахнулся от меня, как от мухи.
Я был недостаточно силен. Человек разбитый, слабый, неуверенный. Не такой сильный, как Тити. У меня не было ни ее дара убеждения, ни власти над небом. У ветра не было хозяина, он не подчинялся ни одной из сил. В любую другую ночь я бы смирился. Признал, что недостаточно силен. В любую другую ночь я бы отступил. Принялся искать другие решения. Пошел бы более безопасным путем.
Но в этом доме была Беатрис.
В мыслях зазвенели ее слова. А есть ли что-то, что не нуждается в словах? Что-то, где вы действуете по наитию или импровизируете…
Она видела самые темные мои части и все равно смотрела на меня с добротой. Я потерпел неудачу, я был обречен на вечные муки, и она все равно смотрела на меня как на человека, в которого стоит верить.
Я не позволю ей умереть. Я не позволю Солорсано навредить еще одному человеку, которого люблю.
Я потянулся к шкатулке. Темнота просачивалась сквозь крышку, будто дым, и дергала за свой замок. Не готовясь, не сомневаясь и не размышляя слишком долго, я сделал то, что поклялся не делать никогда.
Я распахнул шкатулку.
Тьма хлынула на меня резким потоком. Она пронеслась сквозь и надо мной, ее оглушительная сила образовала в груди мрачную бурю – она трещала, она была живой. Она дрожала от грохота тысячи скачущих копыт и от силы вулкана, который давно уснул, но теперь его пробудило дьявольское пламя, гроза и сера.
Я выпустил бурю к облакам.
– Я властитель этой долины! – прорычал я. – Внимайте мне!
Загрохотал гром. Я был яростью. Я был гневом, поднимающимся от груди до самой макушки, а затем до головокружительных высот. Гневом, что распарывал низкие свинцовые брюха туч. Сверкнула молния. За ней еще одна. Зеленое сияние…
Я со всей силы сжал облака и толкнул их в сторону Сан-Исидро. Они воспротивились, но я уперся и потянул сильнее.
Идите, приказал я. Идите.
Из туч раздались раскаты грома, но я продолжал тянуть, пока они, простонав, не сменили наконец направление. Тучи прорвались сквозь горы и спустились в долину, в сторону Сан-Исидро.
Я втянул воздух ртом и вдруг понял, что больше не нахожусь в бескрайнем черном небе. Я снова был собой. Стоял ногами на земле, позади кухни.
По лицу и спине струился пот. От самой кожи исходила темная сила. Я чувствовал тысячи иголок на каждом дюйме своего тела, я был вне тела и одновременно в нем. Но я был жив.
Тучи разверзлись, и на Сан-Исидро обрушился ливень. Вода заливала мне волосы и лицо. Кости тянуло от боли. Теперь у меня был союзник, который позаботится об огне.
Я же должен добраться до Беатрис.
Я поднял книжицу с того места, куда бросил ее, и в три шага пересек сад. Я ворвался на кухню и бросил влажную бумагу на стол. У меня не было ни курильницы, ни копала, ни плана. Но я шел к двери, дрожа и чувствуя внутри дикую силу.
Я был бурей. Колдовская сила потрескивала на моих костяшках молниями. Я положил руку на запертую дверь, и, хотя она опалила кожу, не почувствовал боли.
Откройся.
Дверь сорвалась с петель и с треском упала на камни.
Тьма, что находилась за ней, обратилась ко мне. Закипая от гнева, она встрепенулась, осознав кто – а точнее, что – пробралось к ней в самое нутро.
– Да, это я, – сказал я, растягивая губы в животном оскале. Я переместил весь свой вес и с усилием воли схватил тьму. – А теперь с дороги.
30
Беатрис
Факел полетел вниз. Ковер напитался спиртом, полы были скользкие.
Дверь в коридор находилась на противоположной стороне комнаты, и она была заперта.
Спальня.
Меня больше не заботила кровь Родольфо. Мне нужно было убраться подальше от факела.
Я бросилась бежать.
С каждым моим шагом факел все быстрее приближался к полу. Я добежала до другого края ковра, где половицы были сухими, чувствуя зловоние…
И тут факел упал на ковер.
Занялось пламя. Бело-голубое, напоминающее молнию пламя. Оно поглотило ковер и в считаные секунды перекинулось на всю комнату. Подобравшись к моим сундукам с шелком, оно охватило и их. Один за другим сундуки взорвались, и от силы удара все оставшиеся в комнате стеклянные вазы разлетелись на куски.
Я опустилась на корточки, изо всех сил стараясь прикрыть себя связанными руками.
Сверху в комнату хлынуло еще больше спирта. Хуана намеренно вылила его так, чтобы брызги полетели к запертой двери, ведущей в коридор и к лестнице, – к моему единственному спасению. Я закричала, почувствовав капли в своих волосах.
Пламя, поглотившее ковер, добралось до половиц и потянулось к двери. На другой стороне комнаты от жара затрещал письменный стол. Сквозь рябь в воздухе я видела, как углы папиной карты скручиваются, чернеют и вспыхивают.
В этот раз тут не было мамы, которая позвала бы меня по имени. Мне некуда было бежать. Не было способа вырваться.
