Контракт привел к тому, что в начальной школе я проводила долгие месяцы в одиночестве, в своей комнате, за «В» по чистописанию и«С» по словесности. Со временем я освоила все уловки, чтобы получать одни «А», не имеющие никакого отношения к приобретению знаний. Вот почему моему отцу приходилось постоянно наказывать меня просто так, без какой-либо причины. Однако сегодня, похоже, было редкое исключение.
–Ты строго выполняешь свое обещание получать в школе одни только «А», Бет, поэтому в выходные мы разрешаем тебе гулять до часу ночи. Так будет продолжаться, пока ты будешь учиться на «отлично». Когда начнутся занятия в школе, ты должна будешь также заниматься на подготовительных курсах.
Оторвавшись от разложенных по всему столу скоросшивателей, мать издала неопределенный звук, выражая свое согласие, и вернулась к составлению расписания на следующий семестр.
Мой отец выжидающе посмотрел на меня, и я,за долгие годы научившись увертываться от пуль, поняла, что́ он ожидает услышать.
–О, спасибо! На самом деле я уже приступила к изучению пособий по подготовительным занятиям.– После чего одарила его улыбкой прилежной дочери, и он кивнул.
Похоже, я пребывала в милости у родителей. Однако по многолетнему опыту я знала, что за подобными обещаниями свободы нередко сразу же следовали новые нарушения доселе неизвестных законов. Возможно, выяснится, что нам нужно всегда ходить по дому в обуви, или же я должна буду каждую неделю мыть окна. А может быть, вернувшись домой в час ночи, я обнаружу, что правило вступает в силу только после того, как я отправлю по почте первое задание из программы подготовительных курсов. Я смотрела, как отец ест, полностью поглощенный процессом, карри с креветками, которое приготовил сам; руки у него были покрыты ссадинами и шрамами от многих лет работы в автомастерской.
Когда отец пребывал со мной в дружеских отношениях, он жаловался, как же люто ненавидит свою работу. У него не было возможности заняться тем, что ему действительно нравилось, поскольку его родители не имели денег на оплату обучения в университете. К тому же кто-то должен был заниматься мастерской, когда дедушка попал в тюрьму, поэтому отец был вынужден заняться ремонтом машин, в то время как моя мать окончила университет и получила диплом педагога, и все на деньги своих состоятельных родителей. Теперь, когда автомастерская процветала, отец был вынужден работать в ней до конца своих дней. У него не осталось надежды стать писателем, поваром или музыкантом. Когда я была маленькой, я мечтала о том, чтобы отец смог пойти учиться. Тогда он стал бы счастливым. И, возможно, мои мышцы не завязывались бы в узлы всякий раз, когда он проходил мимо. Однако я постепенно пришла к выводу, что ничто и никогда не сделает его счастливым.
Внезапно он перестал есть и подозрительно прищурился на меня, словно я уже совершила что-то плохое. У меня в глотке возникло знакомое ощущение тошноты, будто меня душили, только изнутри. Во что бы то ни стало мне нужно было уйти, поэтому я прибегла к наименее спорной отговорке.
–Я поднимусь к себе и почитаю.
Сложив посуду в посудомоечную машину, я бегом взбежала наверх, проваливаясь босыми ногами в ковер, который только пропылесосили.
Я успела услышать нерешительное замечание матери:
–Ты правда полагаешь, что она будет заниматься на подготовительных курсах без давления с твоей стороны? Ты же знаешь этих подростков. Мне постоянно приходится сталкиваться с таким со своими учениками.
–Давай дадим ей шанс. Она не всегда ленится, прикладывая минимум усилий для того, чтобы получать хорошие оценки.
Я тихо прикрыла за собой дверь, гадая, каково было бы хлопнуть ею так, чтобы выломать ручку вместе с куском деревянной филенки.
* * *
Осенний семестр напоминал плохо сохранившийся фильм двадцатых годов, в котором недостающие эпизоды заменены статическими кадрами со съемок. Я накладывала отцовский голос, повышенный в гневе, а иногда и вчем-то похуже, на нечеткие, поцарапанные сцены. Я продиралась сквозь уроки, домашние задания и подготовительные курсы, на следующий день с трудом вспоминая то, что было вчера. Хорошо хоть, я не лишилась своих привилегий по выходным возвращаться домой в час ночи. Вместе сЛиззи, Сооджин иХитер мы ходили на подпольные концерты панк-групп. Эти мгновения напоминали полностью восстановленные кадры, с богатыми полутонами и сочным серым против фактурного черного. Стоя в фан-зоне перед самой сценой, я слихвой получала компенсацию за оттоптанные ботинки и порванную куртку. Однако я совсем не была уверена в том, что меня примут в университет, особенно после того как родители пять раз переписали вступительное эссе.
Но когда я показала письмо с сообщением о том, что зачислена на первый курс, мать улыбнулась, а такое с ней случалось редко.
–Мне так нравилось учиться вКалифорнийском университете! Это замечательное заведение.
Отец смерил нас взглядом.
–Конечно, это не идет ни в какое сравнение с университетом Беркли. Но зато у тебя будет возможность подумать об аспирантуре.
Я живо представила себе Тесс, которой уже было больше лет, чем моему отцу сейчас. Она подтвердила, на что он способен. Сознавая это (и памятуя о том, какой взгляд был у нее), я сказала нечто такое, о чем сразу же пожалела:
–По-моему, ты говорил, что, если бы поступил вКалифорнийский университет, твоя жизнь сложилась бы лучше.
Отцовское лицо исказилось от дикой ярости, и вкои-то веки мать это заметила.
–Ступай к себе в комнату, Бет!– Она быстро рассекла воздух рукой.– Ты сказала очень большую гадость.
Я понимала, что тишина, которую оставила позади, была гораздо опаснее криков. Но что-то было не так. Отец не заявился ко мне со списком новых санкций, не ломал целый час все, что попадалось под руку, и не орал на меня с первого этажа. Быть может, все дело было в зачислении в университет. Что бы ни случилось, ровно через год меня тут больше не будет. Отец больше не сможет быть моим надсмотрщиком, вечно бдящим. Срок его обязанностей почти истек. Когда зазвонил телефон, мать постучала в дверь и сказала, что это Лиззи. Все было так, будто ничего не случилось. Я схватила трубку наверху, с параллельного аппарата рядом с компьютером, с такой силой стиснув витой шнур, что на ладони осталась цепочка вдавленных полумесяцев. По крайней мере, одно не изменилось: щелчок в трубке сообщил о том, что отец слушает наш разговор сЛиззи с аппарата внизу. Поступал он так только тогда, когда искал повод заявить, что я нарушила правила.
Нам нужно было быть начеку, поэтому я выпалила:
–Привет, Лиззи! Ты все еще хочешь позаниматься и подготовить нашу презентацию?
Лиззи тотчас же сообразила, что к чему.
–Да, за этим и звоню. Я прикинула, что если мы закончим сегодня, то в выходные у нас будет свободное время.
–Я должна спросить у родителей. Ты подождешь?
Я разыграла целое представление, шумно спустившись вниз, чтобы дать отцу время положить трубку. Если бы я застигла его с поличным, мне пришлось бы выслушать лекцию о том, что его поведение оправданно, поскольку мне нельзя доверять. Я застала отца за столом, угрюмо читающим роман Найпола
[52]. Мельком взглянув на меня, он разрешил уйти из дома.
