Арчи снова кивнул.
–Он не понимает. Не знает. Я не могу узнать это от него. Придется спросить у них.
Глаза Виктора Рорера вдруг вспыхнули яростью.
–Держитесь подальше от моего дома!
–Сейчас, только сумочку захвачу,– мягко произнесла она.
Он бросился на нее. Вскинув руки, он навалился на нее, толкнув назад, через оттоманку, и они сцепились в клубок: она отчаянно дергалась, пытаясь высвободиться, аВиктор Рорер, лицо которого снова сделалось холодным, бесстрастным, пытался ее задушить.
Арчи сФрэнком опомнились. Фрэнк взял Рорера в захват за шею, оторвав от женщины, аАрчи без лишних церемоний схватил с журнального столика мраморную пепельницу и замахнулся. Пепельница с довольно громким стуком соприкоснулась с головой Виктора Рорера; тот дернулся и повалился на пол слева от Лилиан Гольдбош.
Сознания он не потерял: Арчи рассчитал силу удара. Однако пепельница все же оглушила его. Он сидел на полу, двигая головой так, словно она принадлежала кому-то другому. Школьники тем временем хлопотали вокруг женщины. Она пыталась встать, но получилось это у нее только с их помощью.
–Вы как?– беспокоился Фрэнк.
Она оперлась на Арчи и механически подняла руку поправить прическу. Движение вышло вялым, незаконченным: все эти акты нарциссизма, которые делали ее жизнь сносной, утратили теперь смысл. Дышала она прерывисто, и на шее – в том месте, где ее сжимали пальцы Рорера,– выступили красные пятна.
–Он законченный нацист,– прохрипела она.– Наелся нацистских пирожков и переварил их; он теперь один из них. Это тот самый страх, старый. Боже праведный, мы снова видим это – в точности как прежде.
Она начала всхлипывать. Слез не было: втом помещении ее души, откуда им полагалось течь, они пересохли давным-давно. Она нелепо задыхалась и всхрипывала, а когда в глазах ее так ничего и не появилось, она прикусила губу. Через некоторое время всхлипы прекратились.
–Нам надо отвести его домой,– сказала она.– Я хочу поговорить с его родителями.
Виктора Рорера подняли под руки. Он шатался и пытался упираться, но его все же спустили вниз и усадили в машину. Арчи уселся рядом с ним на заднее сидение; Лилиан Гольдбош всю дорогу смотрела прямо вперед, в ветровое стекло – даже когда они затормозили перед домом Рореров в пригороде Беркли.
–Мы приехали,– сказал ей Фрэнк. Она вздрогнула и принялась оглядываться по сторонам. Домик был аккуратный, невзрачный, один из длинного ряда одинаковых строений. От соседей он отличался в лучшую сторону палисадником: миниатюрными японскими деревцами на лужайке, карабкавшимся на стену плющом. И все равно он оставался заурядным домом в заурядном городе.
–Ладно, Рорер, выходи.
И тут Виктор Рорер сорвался с цепи. Лицо его перекосилось. От холодной бесстрастности холодно рассуждающего расиста не осталось и следа. Он заговорил тонким, срывающимся голосом, выплевывая слова одно за другим. Не змеиное шипение, и не визг, но эффект от его слов от этого не менялся.
–Грязные жиды! Долго еще будете считать, что можете вот так обращаться с людьми? Все вы такие, все до одного насквозь пропитаны отравой, вечно пытаетесь взять верх, командовать людьми… всех бы вас поубивать, всех до единого – как свиней резать… сам, своими руками… Еще увидите, придет день, последний ваш день…
Он выпаливал этот с такой страстью, что Лилиан Гольдбош сидела, не в силах пошевелиться. Она слышала голос из прошлого. Ее начало трясти. Старый страх – страх, который годы войны и мира, казалось, надежно похоронили, как выяснилось, залегал не так уж и глубоко. Труп этого страха прорыл когтями дорогу наружу из общей могилы и снова разгуливал по миру.
Арчи отворил дверцу и вытащил Рорера из машины. Фрэнк сЛилиан Гольдбош следом за ними направились по дорожке к крыльцу.
–Я нашла ответ,– произнесла Лилиан Гольдбош; вголосе ее звучал страх.– Это старый страх, ужасный, из тех что разрушают миры. И он всего лишь первый, а за ним будут другие… много других…
Взгляд ее потускнел. Они подошли к двери, иРорер дернулся, стряхивая руку Арчи со своей.
–Вы их не увидите! Я вам не позволю! В этом городе евреи не заправилы..! Я вас засажу за похищение, за нарушение…
Лилиан смотрела мимо него, на дверь.
И выражение страха на ее лице вдруг исчезло. Виктор Рорер заметил это и чуть повернулся в ее сторону. Арчи иФрэнк проследили ее взгляд. Там, прикрепленная к дверному косяку, висела странная, похожая на покрытую причудливым орнаментом трубку вещица из меди. В верхней части ее виднелось маленькое отверстие; если бы Арчи иФрэнк всмотрелись в него, они увидели бы какие-то странные письмена.
–Шаддай,– произнесла Лилиан Гольдбош, протянула руку через плечо Виктора Рорера, коснулась маленького отверстия, отняла руку и поцеловала кончики пальцев. Лицо ее преобразилось. Оно больше не выглядело так, словно на нее надвигался мрак.
Виктор Рорер стоял как вкопанный.
–Очень красивая мезуза, Виктор,– тихо произнесла она, глядя на него с совершеннейшим спокойствием, и повернулась, чтобы уходить.– Идемте, мальчики. Мне больше не нужно встречаться с его родителями. Я все поняла.
Они уставились на Рорера. Тот вдруг превратился в загнанного зверя. Все его холодное, вежливое самообладание разом исчезло. Он вспотел. Он вдруг стоял один, на крыльце собственного дома, рядом с разукрашенной трубкой на дверном косяке. Один. Напуганный.
Лилиан на мгновение задержалась и оглянулась на Виктора Рорера.
–Счастливого детства не было ни у кого, Виктор, это правда. Но всем нам надо жить дальше. Жизнь, должно быть, обошлась с тобой жестоко, но… постарайся жить, Виктор. Ты мне не враг, и яне враг тебе.
Она спустилась с крыльца и оглянулась еще раз.
–Я помолюсь за тебя,– добавила она мягко, словно вспомнив в последний момент.
Арчи иФрэнк продолжали смотреть на Виктора Рорера. Они видели перед собой человека из пыли. Пугало. Пустое место там, где только что стоял человек. Эта старуха всего несколькими непонятными словами и внезапной уверенностью смогла стреножить его, выдернуть из его тела все до единого нервы, опустошить словно емкость, из которой спустили темную воду.
Издав негромкий перепуганный звук, Виктор Рорер сорвался с крыльца, пересек двор и исчез. Он исчез, и они остались втроем.
–Что вы ему сказали?– спросил Арчи.– Ну, слово какое-то. Что это?
Лилиан Гольдбош повернулась и пошла к машине. Они очнулись, обогнали ее и отворили ей дверцу. Она шла царственной походкой. Потом посмотрела на ребят и улыбнулась.
–Шаддай. Имя бога. Из Второзакония.
Она села в машину, и они закрыли дверь. Потом переглянулись в полнейшем замешательстве. Что-то только что произошло у них на глазах, но они совершенно не понимали, что именно.
Они забрались в машину и отвезли ее домой. Она поблагодарила их и попросила звонить в любое время. Они постеснялись спросить у нее, что, собственно, произошло: похоже, им полагалось бы знать это самим. Но они не знали.
