Что она такого сделала? Много чего, не считая бесчисленных попыток наложить на себя руки. Не считая вечных придирок – просто так, лишь бы сбить с толку, вывести из себя. Не считая того утра, когда он на день раньше вернулся с десятинедельной практики и застал ее в постели с тощим хмырем из соседней квартиры. Не считая уходов из дому с продажей мебели за бесценок и снятием всех денег с банковского счета. Да, что она такого сделала, черт бы ее побрал?!
Майкл не мог сказать этого вслух. Он катапультировался через четыре года после свадьбы. Один рывок, и все позади.
–Я учился на адвоката, надо было сдавать экзамены. Я правда здорово учился, а ведь мне это куда потруднее давалось, чем другим. И тут она возьми да обзаведись привычкой бухтеть.
–Бухтеть?
–Ага. Ходит по дому и бормочет под нос. Что-нибудь гаденькое насчет меня. Тихо-тихо, но так, чтобы я едва слышал. А язубрю. Пытаюсь сосредоточиться. А она бухтит. Видит, что я зверею, и все равно… Ну, в конце концов… как раз перед экзаменом…
Он вспомнил! Он вспомнил тот проклятый бесконечный бухтеж в гостиной, спальне, ванной…
–…Но в кухню, где я зубрил, она не заходила. Бродит по квартире и бухтит, бухтит, бухтит…
Его трясло. Господи, ну зачем она спросила?! В тексте этого не было!
–…Так вот, в конце концов я просто встал и заорал: «Сука, тварь, чего ты бухтишь?! Чего ты до меня докопалась? Не видишь, я жопу сточил, зубривши? Чего не заткнешь свою пасть хоть на пять долбаных минут?!»
Он повторил слово в слово, почти с фонографической точностью. Столько лет прошло, а не забылось ничего.
–Так вот, вбегаю я вспальню, а она в купальном халате и тапках. И ну вопить, что я подонок, жизнь ей поломал и все такое… Короче, не стерпел я иврезал ей по роже. Крепко врезал, как в уличной драке. Изо всех сил. Дальше – провал в памяти. Потом… сижу я на ней верхом, в руке почему-то ее тапок, и этим тапком я ее луплю по морде… Тут я очухиваюсь и вижу, как она глядит, как я ее луплю… А ведь я до этого ни разу женщин не бил… Короче, свалился я снее и пополз на карачках в угол, и сидел там после, как ошпаренная шавка… хныкал… Перепугался до смерти…
Марта смотрела на него и молчала. Его жутко трясло.
–Господи!– тихо вымолвила она.
Они помолчали еще. Он ответил на вопрос. Сказал больше, чем ей хотелось узнать.
Настроение было испорчено. Майкла будто надвое раскололо: одна часть лежит в полумраке этой спальни рядом с нагой Мартой, другая – далеко отсюда сидит на корточках в углу, прячет лицо в ладонях и скулит, как искалеченный пес, и боится взглянуть на Синди, а утой ноги съехали с кровати, и лицо распухшее, в крови. Он изо всех сил пытался взять себя в руки.
Через несколько долгих минут Майкл задышал ровнее.
Марта по-прежнему смотрела на него широко раскрытыми глазами.
–Господи, спасибо тебе за Марси,– произнес он чуть ли не благоговейно.
Она выждала и спросила:
–Марси? Кто она тебе?
–Кем она была,– поправил он.– Я ее уже лет пятнадцать не видел.
–Ладно, кем она тебе была?
–Женщиной, которая вывела меня из угла и открыла мне глаза. Если б не она, так бы и ползал на мослах… всю жизнь.
–И где же она теперь?
–Кто знает? Ты сама могла понять после нашего недавнего разрыва, что хорошие женщины возле меня почему-то не задерживаются.
–О, Майк!
–А, не бери в голову. Ты правильно сделала, что ушла. Я тебя понимаю. У меня, наверное, судьба такая – бобылем помереть. Уже три раза пробовал – неважнецкий из меня муж. В браке я гожусь только на короткие дистанции, а для марафона дыхалка слабовата.
Она изобразила улыбку, пытаясь облегчить то, что приняла за боль. Боли не было, но по его лицу разве поймешь? Ей ни разу не удалось проникнуть за его фасад, и это послужило одной из причин их размолвки.
–Но ведь у нас все было нормально.
–Поначалу.
–Да, поначалу,– Марта протянула над ним руку к ночному столику и взяла тяжелый бокал «Оррефорс» снедопитым рислингом «Мендосино грэй».– Странно, что мы вообще с тобой встретились на той вечеринке уЭллисона. Мне сказали, что ты искал модель или актрису… Кого-нибудь в этом роде.
Он помотал головой:
–Не-а. Я искал тебя. Ты моя последняя и самая большая любовь.
Она смачно рокотнула горлом, будто рыгнула:
–Ври, да не завирайся.
Они умолкли и полежали, не шевелясь. Лишь один раз он коснулся ее бедра и почувствовал нервное содрогание плоти, а она опустила ладонь ему на грудь – ощутить, как он дышит. Любовью они больше не занимались, просто лежали целую космическую вечность и слушали – или думали, что слышат,– как в комнате садятся пылинки. Потом она сказала:
–Ладно, мне пора домой, кошек кормить.
–Может, заночуешь?
–Нет, Майк,– ответила она, помедлив секунду.– Может, в другой раз. Ты же знаешь, у меня бзик: не могу надевать поутру вчерашние тряпки.
Он об этом знал. И улыбнулся.
Марта слезла с кровати и стала одеваться. Он любовался ее телом – в сиянии настольной лампы казалось, будто оно выточено из слоновой кости. И сней не вышло. Но разве он с самого начала не знал? Знал: не выйдет. Нет для него Святого Грааля. И все равно он продолжает искать. Машинально. Будто картофельные чипсы жует.
Она вернулась к кровати, нагнулась и поцеловала его. Легкое, ничего не значащее прикосновение губ.
–Пока. Звони.
–Вот уж в чем можешь не сомневаться…– сказал он, сомневаясь.
Она ушла.
Майкл немного посидел на кровати, поразмыслил. До чего же все-таки странные существа эти люди… Что за дурная привычка сдирать струпья? Что за дурная…
Они встречались довольно часто на протяжении месяца, а потом расстались без особой на то причины. Вернее, по одной причине: все кончилось. И вот – сегодняшняя вечеринка, где он был один и она была одна. И всамом разгаре они ушли вместе.
…привычка возвращаться? Туда, где обоим было не так уж и здорово?
Он знал, что больше никогда не увидит Марту.
На поверхности вздулся пузырь тоски и немедленно лопнул; ввоздухе разлился запах утраты и тут же исчез. Майкл выключил свет, перекатился через успевшее подсохнуть пятно и уснул.
Он сидел в адвокатской конторе, обсуждал с коллегой письменные показания свидетелей по делу Блайлера. Секретарша просунула голову в дверь и сказала, что к нему посетительница. Он протер глаза и глянул на часы: «Надо же! Три часа кряду!» Откинулся на спинку кресла, сгреб бумаги в папку.
–Ну что, прервемся на обед?
Второй адвокат потянулся, хрустнул суставами.
