Они встретились по-студенчески – в пиццерии, что обоим напомнило юные годы. «Ну, давай, рассказывай, как поживают мои племянники и их мама»,– весело начал Амир. «С той недели еще ничего особо не изменилось,– улыбнулась в ответ Флора.– Дети растут, ходят в свои спортивные кружки. Ведут себя хорошо, краснеть за них не приходится. Их мама тоже старается изо всех сил, семью не позорит». «Еще бы, ты ведь наша гордость, наш редкий цветок,– уже серьезно продолжает он.– Как Альфред, все такой же занятой?» «Еще больше, чем раньше». «Когда мужчина занят делом – это хорошо,– отвечает Амир.– На блажь времени не остается». Это успокаивает Флору. Пожалуй, не буду беспокоить маму, решает она, принимаясь за сочную, истекающую жиром закрытую пиццу. Дома так не приготовишь, думает она, привычная осваивать рецепты всех понравившихся блюд. Но эту знаменитую казанскую пиццу не найдешь больше ни в одном заведении. «Столько вкусных калорий!»,– шутит она, и брат подхватывает старой присказкой: «Хорошего человека должно быть много». Сам он строен как Аполлон, да и Флора по наследству получила хорошую фигуру, поэтому застолья ей не страшны. Студенты, заполнившие любимое кафе, с интересом поглядывают на эту пару явно преуспевающих людей. «Я скучаю по студенческим годам. Мне очень нравилось учиться, узнавать что-то новое, развиваться»,– говорит Флора, поглядывая на них. «Так в чем же дело? Продолжай – есть курсы повышения квалификации, стажировки, семинары, обучения,– говорит брат.– Лишь бы с работы отпускали».
С работы стали отпускать если не с радостью – уж больно незаменимым специалистом она стала, но с явным поощрением – крупным передовым компаниям нужны высокопрофессиональные специалисты. Альфред же сначала заупрямился, потом решил взглянуть на это иначе. Он же всегда гордился тем, что его супруга не только красива, но и умна. И с каждым годом она становится все ценнее и ценнее. И лишь легкий дискомфорт царапал его душу: ане теряет ли он свои преимущества, не слишком ли она его переросла? Но Флора продолжала оставаться хорошей заботливой женой. Его все так же ждет по утрам и вечерам накрытый стол, дети гордятся своим отцом – семейная жизнь оставалась безупречной. «Хорошего дня, кадерлем»,– желает она ему каждым наступившим днем, провожая его на работу. Но ему кажется, что каждое утро Флора уходит в совершенно другую жизнь – туда, где ему нет места, туда, где его затмевают. Туда, где она царит полновластной хозяйкой – статная, сильная, эрудированная, ценимая. Эта ее жизнь была насыщенной и яркой, в ней было много интересных ей людей и событий. Правда каждый вечер она возвращается к домашнему очагу и снова разводит в нем огонь, не давая ему угаснуть, готовя на нем его любимые блюда, согревая их дом теплом заботы. Свободные вечера они коротают вместе за беседами, за совместными хлопотами по дому – но этих вечеров становится все меньше.
«Сегодня я приготовила тебе перемячи»,– радостно сообщает она ему в предвкушении приятного домашнего вечера. И Альфред снова любуется своей улыбающейся Флорой в белом вышитом переднике.
Триста грамм муки, половина чайной ложки соды, десять грамм сливочного масла, чайную ложку сахара, десять грамм дрожжей, треть стакана воды, яйцо – и замешивается дрожжевое тесто. 3–4 часа оно будет бродить в теплом месте, будет подниматься и несколько раз обминаться. Затем поделится на сорокаграммовые кусочки и будет раскатываться в лепешки. В середину лепешек будет укладываться начинка из говяжьего фарша с луком, солью и перцем, Края лепешек соберутся, обволакивая начинку кругом с отверстием наверху. Затем они поджарятся в топленом масле – вот он, мамин рецепт счастливого вечера в домашнем кругу. Вот он, аромат благополучия, в котором растворяются все сомнения. Так думает Флора, сидя воскресным вечером за столом в окружении любимых.
И Флоре нравился ее новая жизнь. Ее новая работа, новый дом, новые друзья, новый ритм. Из плавной и однообразной жизнь превратилась в насыщенную, стремительно меняющуюся. Менялся на глазах город, менялись люди. С каждым днем расширялся кругозор и круг общения, но рядом оставались верные и проверенные друзья и родные – ее «точки опоры». Все увереннее стучали ее каблуки по казанским улицам, отсчитывая шаги и сутки. Все увереннее вступала она в новые будни, каждый день открывая что-то новое и интересное.
Глава 12. После. Ноябрь 1996
Все спешат по делам – люди ходят торопливо, подгоняемые холодным ветром. Мне спешить некуда, и я смотрю на них в окно. «Вот оно – название для книги,– думаю я.– «Мир в моем окне». Альфии бы понравилось». Я устала, и теперь часами смотрю на панораму моего города, на то, что происходит за стеклом, и мысленно пишу зарисовки, которые потом запишу в дневник. Стремительно проезжают машины – я с интересом разглядываю цвет и марки автомобилей, прорывающих будничный день в своем стремлении куда-то успеть. Они несут сидящих в них людей в самые разные точки города – наверное, на деловые встречи, на которые я больше не хожу, или в больницы, в которых я теперь тоже не бываю, а, может, на свидания с любимыми людьми – хотя нет, это, наверное, вечером, после работы. Мне нравится размышлять о жизни этих незнакомых мне людей, наполнять их поступки смыслом, о котором они и не догадываются. Сегодня снег идет вперемешку с дождем, а вчера был очень красивый день, когда иней покрыл белым каждую веточку на оголенных деревьях, каждую завитушку на ограде забора, каждую скамейку. Была такая сказочная белизна, на которой яркими пятнами краснели грудки снегирей и ягоды рябин, нарядными сережками повисшие на ветвях. Это было очень красиво – хоть открытку рисуй!
Мне жаль, что я не умею рисовать. Так бы я взяла в руки кисть и, забыв обо всем, писала бы городские пейзажи или рисовала места, в которых я уже была или мечтала побывать. Но мне остается только разглядывать фотографии и улицу за моим окном. Я уже наблюдала, как листопад сменялся снегопадом. Как дворники, сначала убиравшие с тротуаров золотую листву, теперь чистили их от снега. Я смотрела на луну, висевшую в небе одновременно с солнцем. Я наблюдала, как меняли свой цвет облака, и как они то тихо висели над городом, то стремительно куда-то неслись. Я вспоминала рассветы и закаты над морем, которые мне довелось увидеть, красоту разлитого по волнам света и лунные дорожки на воде. «Море и небо – на них можно смотреть бесконечно,– думаю я.– Они такие вечные и такие переменчивые».
На днях мы любовались небом вместе с Альфредом. «О чем ты сейчас думаешь?»,– тихо спросил он меня. «О небе. О высших силах. О красоте рассвета»,– ответила я. «А я о Довлатове»,– внезапно заявил он, удивив меня, как никогда. Казалось бы, столько лет живешь вместе, дышишь одним воздухом, и не знаешь, что у кого в душе. «Я полагала, ты способен думать только о своих делах»,– поддела я его. «Я много, о чем думаю»,– невозмутимо ответил он, и мы долго проговорили о литературе, о творческих людях, о шестидесятниках. Мы вспоминали их стихи и их роль в формировании общества той эпохи, когда слово поэта было весомо и значимо…
Мы с мужем еще не раз вместе любовались рассветами, говоря о разном. И, как оказалось, такие минуты задушевных разговоров сближают нас не меньше, чем совместные путешествия. Он рассказывал мне о том, что у него на душе, я слушала его, тихо наслаждалась ощущением нашей близости. Мы смотрели на проплывавшие над нами облака, смотрели на туманы, внезапно погрузившими улицу в молоко, смотрели на снегопады и дожди… Я вспоминаю стихи подруги:
