–Балам, что ты хочешь сегодня поесть? Что приготовить?– суетится мама.
«Еда?– изумленно думаю я.– Разве мне сейчас до еды?»
–Тебе нужны силы, значит надо есть!– отвечает на мои невысказанные мысли мама.
–Спроси у Камиля с Ринатом, что они хотят, я поем то же самое,– говорю я, с любовью глядя на сыновей.
Они побледнели и осунулись от переживаний, но глаза их лучатся надеждой.
–Папе уже гораздо лучше!– говорит старший.– Мы с ним уже разговариваем.
–Тогда передайте ему от меня привет,– прошу я и думаю, простит ли он меня за эту поездку, на которую я его уговорила.
Хотя, если он уже пошел на поправку, то и мысли у него должны быть светлыми – он обрел вторую жизнь, которую должен ценить пуще прежней. Наверное, он тоже успел многое переосмыслить и переоценить. Я тоже ценю свою – не каждому дано выжить после такой катастрофы! Я перебираю в уме те счастливые дни, которые мы успели провести вместе, и цепляюсь за эти воспоминания, как за спасательный круг, который поможет мне выплыть из этой пучины.
–Ну что, подруга, какой фильм сегодня посмотрим?– Альфия старается делать вид, что ничего страшного не произошло и жизнь по-прежнему продолжается.
Она взяла отпуск, чтобы побыть со мной и привезла с собой видеомагнитофон, чтобы чем-то занимать мое время и мысли. «Не сегодня»,– отвечаю я. Мама уходит в кухню колдовать над плитой – она не хочет, чтобы я видела ее слезы, и она хочет что-то делать для меня. И так же, как и я, когда ей плохо, она идет готовить или наводить порядок – ее руки должны заниматься созиданием наперекор разрушительным мыслям. Папа же не находит себе места и впервые на моей памяти бессловесен – и поэтому уходит во двор заниматься хозяйством. Но я чувствую его рядом, чувствую, что он со мной.
–Что ж, ты дома, а не в больнице! Это уже хорошо!– брат Амир, как и всегда, старается меня поддержать.– Теперь надо продумать, что нам еще нужно. А нужен нам хороший массажист, физиотерапевт и хорошая коляска, чтобы Флора могла передвигаться. Вот этим я и займусь!»
–Врачей я найду сама,– говорит Альфия.– у меня это получится лучше».
Я с этим соглашаюсь. Хорошо, когда есть план. И хорошо, когда есть кому взять на себя все это. Я тоже стараюсь подбодрить себя. Мы долго обсуждаем подробности, пока мама готовит тыквенную кашу с пшеном на завтрак – любимое блюдо моего детства.
–Какой чай тебе заварить: сдушицей, чабрецом или смородиновыми листьями?– спрашивает она.
Я долго выбираю, не зная, какого вкуса мне хочется сегодня: размягчающего или бодрящего.
–С душицей и молоком,– отвечаю я наконец, так и не поняв своего настроения.
В Италии я пила кофе. Дома – крепкий цейлонский чай с лимоном. На работе – Эрл грэй с бергамотом. А сейчас я не там, и не тут. Я – между.
Первый день дома длится недолго – время от времени я погружаюсь в сон и, просыпаясь, каждый раз с удивлением оглядываю родные стены и родные лица, надеясь на них отыскать ответ на вопрос: «Все уже кончилось? Все кошмары позади?» Но на них я вижу лишь надежду – они ждут этого ответа от меня. И я им улыбаюсь с такой же ответной надеждой. Так проходит первая неделя.
–Мама, приготовь завтра что-нибудь повкуснее – завтра приедут с Флориной работы,– брат Амир полон энтузиазма.
Его можно понять – мои коллеги люди серьезные и с большими возможностями, на них можно положиться в трудной ситуации. Мама тоже воодушевлена, ей есть, чем заняться – она, конечно же, накроет большой табын – стол с яствами, как на свадьбу. А я думаю о том, хочу ли я их видеть здесь и сейчас – после того, как я уверенно ходила среди них, равная им по уму и статусу, хочу ли я предстать перед ними беспомощной и жалкой? «Не глупи,– читает мои мысли брат.– В жизни всякое случается, а они тебя ценят и уважают, несмотря ни на что».
И они проявляют это в полной мере. Более того, они привозят новенькую управляемую коляску, с которой я смогу передвигаться самостоятельно – одной заботой у брата уже меньше. Застолье получается оживленным и позитивным – все верят, что мои проблемы временны, и хорошая физиотерапия и массаж вернут мне вышедшую из управления половину тела. За столом все шутят, рассказывают новости о работе, а я с изумлением думаю, как далеки от меня сегодня все эти темы, недавно почти полностью занимавшие мои мысли. «Пора возвращаться к людям и жизни»,– думаю я, стараясь проявлять к беседе должный интерес. Я, в свою очередь, рассказываю о том, что интересного успела узнать на семинаре, что из этого можно внедрить в нашей – как я продолжаю ее называть – компании. И чувствую все то же уважение к моим словам, как и прежде, вижу в их глазах тепло сочувствия с толикой восхищения. «Нам Вас очень не хватает»,– говорят они, и я им верю. «Я скоро к вам вернусь!»– обещаю я им, и вижу, что они мне тоже верят.
Самое интересное для меня начинается вечером, когда брат пересаживает меня в мой «автомобиль» иучит им управлять. «Теперь ты можешь даже путешествовать!»– подбадривает он меня, и вспоминаю виденных мною в поездках колясочников, счастливо перемещающихся по миру. «Это ненадолго».– говорю я себе и со смехом гоняюсь за братом по комнатам. Наше веселье заражает и остальных: мама светло улыбается, папа тоже. Дети нас задорно подбадривают, Альфия хохочет и комментирует, импровизируя спортивный репортаж…
На следующий день мы выезжаем из дома, но это не приносит мне радости. Это не поездка по мегаполису, где все путешественники чувствуют себя на равных, а передвижение по улицам, которые помнят тебя веселой быстроногой девчонкой, и в глазах соседей я вижу не восхищение сильной личностью, раздвинувшей границы своих ограниченных возможностей, а жалость к калеке. Все стремятся выразить свои соболезнования, облекая свою жалость в неловкие неуклюжие слова. «Это не навсегда!»– почти кричу я им, и они старательно кивают в ответ. Вы сами – ограниченные люди, думаю я в сердцах, но больше не выезжаю за пределы дома, где я пытаюсь быть чем-то полезной маме. А по вечерам мы с Альфией и сыновьями смотрим жизнеутверждающие фильмы. Так проходит еще неделя. «Я должна встать на ноги до возвращения мужа из больницы,– уговариваю я свое непослушное тело, подставляя его под заботы физиотерапевта и массажиста. Но оно продолжает упрямиться.
«Завтра выпишут папу»,– наконец серьезно сообщает мне сын Камиль, на время болезни отца оставшийся в нашей семье за старшего. Он принес мне чашку ароматного чая с медом, и теперь смотрит на меня выжидательно и пытливо: как я отреагирую на то, что Альфред поправился, а я – нет. «Рэхмэт, улым,– спасибо, сынок»,– тепло отвечаю я.
Глава 7. До. Август 1980
Сын! Он родился весной, вместе с первоцветами, а сейчас уже наступило лето. Дом залит светом, бэллу – люлька тихо покачивается под тихий шелест занавесок. Флора уже спела колыбельную своему первенцу и теперь стоит у открытого окна, любуясь мирным пейзажем за окном. Умиротворение – вот что она чувствует сегодня. Вот к дому спешит Альфред, торопливо входит в комнату и тихо прокрадывается к колыбельке. Он застывает над ней, молча стоит несколько минут и так же украдкой уходит, не заметив Флоры. «Стесняется сам себя, своих чувств»,– думает Флора. Ей же роль матери далась легко, как будто она всегда была к ней готова. Она легко и счастливо выносила ребенка, родила без осложнений и сейчас с наслаждением кормит своего малыша грудью, связывая их новой эмоциональной пуповиной. Эта связь, наверное, на всю жизнь и ее уже ничем не оборвешь. Узы с мужем как будто тоже стали крепче. Материнская любовь не вытеснила все остальные чувство, а окрасила в новые оттенки – более яркие и насыщенные.
