— Плохо, что не послушалась. Я же говорил: хреновое чтиво.
Денис начал гладить меня по спине. Медленно, с нажимом. Заставляя тело расслабляться и бесформенной тряпочкой оседать в его объятиях.
— Я и предположить не могла... — С огромным трудом смогла поднять голову и посмотреть в глаза Шахову. — Была уверена, что ты и Марина... Что вы просто уехали. И у вас все хорошо.
— Куда б я от тебя уехал? —усмехнулся Денис.
— Мы ведь поругались накануне расставания. Я дверью хлопнула.
— А я отпустил. Не побежал следом. Даже не представляешь, как жалел потом.
— Это все из-за моей трусости. Если бы мы уехали в тот же день, ничего бы не случилось.
— Хочешь записать чужую вину на свой счет?
— Но я могла...
— И я мог... — Денис шумно выдохнул. — Мог не издалека на тебя смотреть, а встретиться. В глаза спросить, почему связалась с Мисюровым и родила от него ребенка.
— Слава заставил переехать в его питерскую квартиру. Постоянно следил за мной. Ты бы и близко не подобрался.
— Не такая уж большая проблема. Мне нужно было всего лишь забить на обиды. И наступить на горло гордости. Остальное — дело техники.
— Теперь ты берешь на себя всю вину. — Вместо смеха из горла вырвался всхлип.
— На своем примере показываю, что ты не права. — Он быстро поцеловал меня в лоб. Как ребенка, глупого и все равно родного. — Твой бывший муж продумал все до деталей. Этот сукин сын нашел бы нас и в Питере, и в другой стране. Он бы не остановился.
— Но тюрьма... — Я до боли закусила губу. — Как ты выдержал?
— Можно считать, что мне повезло. На роль жертвы Мисюров выбрал хреновую исполнительницу.
— Марина созналась, что оболгала тебя? — От волнения сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.
— Если бы! — Денис цокнул языком. — Для этого у нее не хватило серого вещества. Мне помог случай.
— Расскажи! — попросила я, будто это могло помочь избавиться от боли. — Пожалуйста.
— Нечего особо рассказывать. Спустя год после моего ареста эта дура решила повторить свой подвиг. Вроде бы хотела отомстить очередному ухажеру. Только ей достался дотошный следователь.
— Он поднял прежнее дело?
— Сразу же! А потом заставил эту идиотку сознаться, что оба обвинения ложные.
— И она призналась?
— Без Мисюрова и его ручных свидетелей у нее не было шансов выпутаться. Созналась как миленькая. А потом сама отправилась за решетку.
— Ее посадили? — Ушам поверить было сложно.
В моей картинке прошлого появилась еще одна трещина. Год я не разговаривала с Мариной. От отца слышала, что у нее все хорошо. Потом новости внезапно закончились. Я была уверена, что папа окончательно забыл бывшую любовницу. Вычеркнул, наконец, из списков разовых развлечений. А на самом деле...
— Суд дал ей четыре года. Учитывая, что она пыталась повторить свой финт второй раз, никакие смягчающие обстоятельства не помогли. После оглашения приговора адвокат сам развел руками.
— А ты... — Я хотела спросить, как он почувствовал себя на свободе, но язык не повернулся.
— А я отправился искать тебя... — Вместе со мной на руках Денис поднялся. Устроил меня на кровати. И лег рядом. — И совершил такую ошибку, за которую никогда себя не прощу.
***
У всего есть свой предел. У ожидания, у надежды, даже у боли.
Я еще чувствовала, как внутри все рвется, но не могла больше плакать. Рядом с Денисом боль превратилась во что-то другое. В потребность. В мучительное желание стать еще ближе.
К счастью, не одну меня мучила эта жажда. Денис тоже загибался. Хрипло шептал на ухо: «Тш-ш». Снимал с нас одежду. Мягко раздвигал ноги.
Без спешки.
Без напора.
Собирал губами слезы. И превращал два тела в одно.
Сомневаюсь, что я справилась бы с эмоциями этой ночью. Наверное, заболела бы к утру. Но в тесных объятиях горькие ощущения размывались в безликие кляксы.
Некрасивая правда осталась где-то позади. За краем кровати. А на ней... Мы вдвоем оживали на шелковых простынях. Медленно, молча. Совсем как в наш первый раз, когда осторожность была важнее страсти.
Я подставляла грудь под требовательные губы и ахала от влажных движений языка вокруг чувствительных вершин.
Выгибалась дугой от первого тесного проникновения. И кусала собственную ладонь, чтобы не застонать.
Двигала бедрами навстречу Денису и улетала от глубокой заполненности и жара.
Не было в этом тихом сплетении ничего общего с прежней близостью. Никто ничего не доказывал и не требовал. Никто ничего не ждал и не пытался отыскать следы из прошлого. Не унижал и не наказывал.
Денис не играл на моих эрогенных зонах. Не выбивал толчками стоны. Не глушил поцелуями крики.
Он терпеливо вел за собой. Каменел от желания. Иногда вздрагивал. Но держался.
Я чувствовала, как горячие ладони скользят по телу. Изучают. Гладят. Успокаивают. Шалела от того, как хорошо в этих объятиях. Как правильно.
Сердце замирало, словно прислушивалось... боялось поверить. А потом срывалось на бешеный стук.
Не секс это был. Не похоть. Скорее продолжение разговора. Без слов.
О том, как было плохо.
О том, как хотелось тепла.
О том, как оба устали от пустоты.
Губами. Ладонями. Ритмичными толчками.
Денис вколачивался в меня без остановок. Нависая сверху, заставлял принимать его все глубже. Не выходил ни на миг.
Обхватив ладонью горло, по пульсу, будто азбукой Морзе, читал желания: «быстрее», «медленнее», «жестче», «ласковее».
Вместо слез высекал искры из глаз.
— Давай! — толкал к пропасти.
— Обхвати внутри сильнее! — как последний мазохист, убивал самого себя.
— Отпусти все! — не позволял тонуть с темных мыслях.
Точь-в-точь как десять лет назад в маленькой московской квартирке.
Я тогда ничего не знала, ничего не умела. Правильная девушка, папина дочь. Не замечавшая других парней. Холодная как льдина. Бесполая с однокурсниками и друзьями отца.
А с ним — растаявшая. Осмелевшая. Готовая на все после третьего поцелуя. Личная собственность Дениса Шахова. Самая желанная и счастливая женщина на свете.
— Елена... — Он не шептал, а хрипел.
Впивался в шею жаркими поцелуями. Сминал мою грудь. До боли сжимал соски. Скользил умелыми пальцами между тел. Размазывая влагу по чувствительной плоти, изводил своей лаской.
Гладил именно так, как нужно! Как умел лишь он! Будто помнил каждый миллиметр моего тела.
