Их словно сорвало, толкнуло за грань. Два пса, которые теперь борются за любимую игрушку. Тянут на себя, касаются в четыре руки, по очереди сжимают мои соски.
А я ничего не могу сделать. Задыхаюсь от такого давления. Непривычного, дикого, бесконтрольного. Мне кажется, что от их прикосновений я превращаюсь в глину. Плавлюсь от горячих рук, позволяю крутить меня и целовать.
Чьи-то пальцы сползают ниже, проводят по влажным половым губкам. Я даже не понимаю, кто и что со мной делает. Всё проходит в тумане, из-под опущенных ресниц наблюдаю за их лицами.
– Вот так, куколка, - Давид дышит всё чаще, собирая мои волосы. Открывает доступ к шее, припадая губами. Меня колотит, тело сводит судорогами. Одно касание, а как код к сейфу, где хранится моё удовольствие. – Такая возбужденная. Бля, течешь как…
– Заткнись, - Алан рявкает, но именно он прихватывает мою мочку, скользит по ней кончиком языка. – Просто, блядь, завались.
– Что вы творите? – всхлипываю, ощущений слишком много. Они просто накрывают с головой, заставляя захлебываться. – Вы…
– Ты можешь выбрать, Анют. Останови одного из нас, - Алан почти что приказывает, но я не могу. Во рту пересыхает, пустыня. Зато между ног настоящий водопад. – Или сдастся один из нас.
– Сдастся?
– Не выдержит и свалит. А ты достанешься победителю.
Меня это злит, подливает масла в огонь. Они просто соревнуются, кто продержится дольше. Со мной, с нами. В этой странной борьбе на троих, когда я зажата между двух телами.
Толкаю мужчину, стараясь вырваться. Но Давид ловко перехватывает мои запястья, сжимает их за спиной. Выгибаюсь, откидываясь на его грудь. И выставляю себя на обозрение перед Аланом.
Давид целует меня, проводит языком по контуру губ. Медленно, нежно. Так, как мне не хватало. Словно заново пробует и изучает. Вызывает дрожь в теле, когда ноги подгибаются. Опираюсь на мужчину, завожу ладонь назад, хватаясь за его шею.
Мне нужна поддержка, нужно устоять. Нужно…
Больше.
Дырочка внизу сжимается, пульсирует. Там слишком жарко, даже больно от желания. Его слишком много, плещется и шпарит. Не понимаю, что происходит и как всё будет.
Кто-то уйдет.
Они соревнуются.
А я ловлю эти мгновения, когда мы втроем. Наслаждаюсь ими, впитываю до краев. Словно стараюсь набрать до конца жизни, чтобы даже когда мужчины уйдут, это осталось со мной.
Желание, чистая жажда. Хотя бы немного, впрок, с запасом.
Давид ведет языком по небу. Я дышу им, растворяюсь в нежном поцелуе. И не скрываю стона, когда мою голову резко разворачивают, прикусывая нижнюю губу.
– Ты меня погубишь.
Алан отстраняется, качает головой. Моргает часто, словно приходит в себя. Нет, пожалуйста. Я не могу. Если он откажется… Если откажется Давид… Я не хочу этого.
Нет.
– Я… Прости, - касаюсь ладонью его груди, чувствуя жар даже сквозь рубашку. Я обнажена, а на мужчинах слишком много одежды. – Я не могу изменить себя и это…
– Моя вина. Нужно было тебя хватать, как только увидел. И нахрен Воронцова.
– Нахуй тебя, Литвин.
– Ругательства – за дверью. Хотите драться или проверять свой словарный запас? За. Дверью.
Произношу рвано, удивляясь своей способности говорить. Кусаю губу и жду, что они сделают дальше. Как поступят… Продолжат свою войну и перетягивание каната или…
Или.
Алан притягивает к себе, его палец ведет по лону, пробираясь к сжатому колечку мышц. Так откровенно и порочно. Надавливает, ловит мои стоны. Они вдвоем.Давид сжимает мои плечи, а после толкает на кровать.
Падаю на простыни, теряя весь воздух из легких. Перед глазами всё кружится, расплывается. Матрас прогибается с двух сторон, мужчины нависают надо мной.
Меня охватывает адским пламенем. В душе и снаружи, вся горю. Превращаюсь в кого-то другого, когда сама раздвигаю ноги. Немного, но мне так нужны их прикосновения…
Жжение нарастает, мне нужно больше. Сильнее и чаще. Чтобы забыть обо всём. Только сорванное дыхание на моей коже, их поцелуи. Чтобы они и я… До конца.
– Порочная куколка, - Давид усмехается, а после надавливает на дырочку, погружая в меня один палец. Плотно обхватываю его, так тесно. – Бля, ты так течешь… Заводишься от того, что нас двое?
– Да, что вас двое.
Они, мне нужны только они. Никто больше. Кажется, никогда больше.
Я кусаю костяшки, когда ладонь Алана накрывает мой лобок. Ползет ниже, а после касается влажных губок. Он надавливает, а после входит в меня. Они вдвоем, Алан и Давид, двигаются во мне пальцами.
Растягивая, заполняя полностью. Не по очереди, не перехватывают инициативу. Синхронно, заставляя выгибаться на постели. Кто-то касается клитора, второй сжимает соски.
Остро и много, как я хотела. Мну ткань под собой, извиваясь. Так тесно, жарко. И я могу лишь стонать, чувствуя, как всё взрывается внутри. Алан надавливает на мои бедра, разводит ноги шире.
Всё для того, чтобы ускорить движения. Они толкаются размашисто, быстро. Меня обдает волной жара, тело сковывает судорогами. Кажется, я кричу до хрипоты.
Перед глазами мелькают блики, а я растворяюсь в них.
Тону, когда меня накрывает оргазмом. Он уничтожает меня, размазывает. Стону в губы мужчины, сжимая их внутри.
Ничего больше не чувствую.
Только приятную, поглощающую опустошенность.
Глава 31. Аня
Жар уходит волнами. Сначала исчезает обжигающий огонь, потом перестает гореть кожа. Последним уходит тепло в теле, оставляя лишь остатки влаги между ног.
– Какая красивая, - Алан усмехается, нависает надо мной. Только сейчас понимаю, что он полностью обнажен. Упираюсь ладонями в плечи, то ли протягиваю ближе, то ли стараюсь оттолкнуть. – Громкая, Анют. Охренительно громкая, - нашептывает, а я чувствую прикосновения к лицу. Давид разворачивает меня к себе, ловит мои губы. – Блядь.
– Стой!
Выкрикиваю испуганно, когда чувству член мужчины между ног. Он скользит по лону, а после надавливает головкой на дурочку. Сжимаюсь от страха боли, смущения.
Когда они всё решили, как поделили?
Почему Алан, а не Давид?
Почему Давид не мешает?
А хочу ли я, чтобы помешал?
У меня кружится голова от вопросов, сомнений. И давления внизу живота, которое возвращается. Скручивает тугой леской, мешая что-то говорить. Словно протягивается сквозь все вены, прижимает к постели.
– Тише, - Алан сжимает мои бедра, медленно надавливая. – Будет больно, Анют, а после хорошо.
