—Ну что ты ревёшь опять?
—Нервы…— отмахиваюсь.
Протягивает влажные салфетки, продолжая уплетать торт со своими стономурлыканиями. Отламывает ещё кусочек, протягивает мне. Распахиваю от неожиданности глаза.
—Есть этот шедевр в одиночестве — это онанизм. Мне нужна компания.
Прыскаю смехом и открываю рот, позволяя засунуть в себя кусочек торта.
—Не слышу стонов!
—Прекрати!— пытаюсь прожевать я.
—Ты просто не распробовала…— снова засовывает мне в рот кусок торта.— Стони, сказал!
Смеётся надо мной. И мой смех с сомкнутыми губами и правда напоминает стоны.
На какое-то время я даже забываю, при каких обстоятельствах мы познакомились. И мне снова кажется — просто хороший парень.
Рядом с нами тормозит машина.
Возвращая контейнер мне в руки, грозно сводит брови:
—Всё не съедать. Это моё.
Выходит. Здоровается за руку с агентом. Что-то там подписывают, заполняют…
Пару раз даёт расписаться мне. Это всё без упрёков и нотаций. Спокойно… И я так благодарна, что мне не нужно звонить Борису и просить его о помощи! Потому что сама я это всё не умею и не понимаю.
После оформления Стеф пересаживает меня в свою машину на заднее. Здесь тоже пахнет им. И я глажу мягкие сиденья… А у Бориса — всегда холодная кожа.
Стеф вызывает водителя из салона, договаривается по ремонту и запчастям…
Мою машину забирают на ремонт, пообещав, что будет как новенькая.
Стеф садится рядом и по порядку перекладывает все документы мне на колени.
Объясняя «какой куда, когда и для чего».
И вот они заканчиваются…
Обрывается на полуслове… Мы снова встречаемся взглядами.
И мы отрезаны от всего мира сейчас… И кроме нас ничего как будто не существует. Он снова такой открытый… и пронзительный… И голова моя опять кружится… Его глаза становятся чуть ближе… и ещё ближе…
—Вик…— палец скользит по моей нижней губе.
Мои глаза безвольно закрываются, я сейчас, кажется, потеряю сознание от его удушающе сладкой близости… Подхватывая за затылок, прижимается губами к моим.
И вот сейчас я выполняю его команду — из горла бесконтрольно вырывается стон.
Он очень медленно… очень чувственно гладит мои губы своими. А я умираю от потребности почувствовать его глубже, сильнее… но не решаюсь отвечать. Но и оттолкнуть не могу. Не могу!!! Это так хорошо, как никогда у меня не было! И я впитываю, как губка, это божественное ощущение. Можно просто раствориться в этой тонкой ласке…
Горячий язык скользит, соприкасаясь с моим. Я забываю, кто я, кто он… что происходит… Остаётся только ощущение его губ, рук…
Звонок моего телефона — как выстрел! Только он не сносит мне голову, а возвращает её обратно. И я с тихим вскриком, делая усилие, отрываюсь от этих потрясающе нежных губ и закрываю ладонью свои. Растерянно оглядываюсь, не понимая, как я попала в эту точку событий. Он словно Каа… каждый раз гипнотизирует меня и отнимает волю! Какой опасный и профессионально обаятельный!
—Спасибо…— бормочу я.
Словно пьяная выхожу из машины. И, сжимая в руках документы и телефон, на мягких коленях, чуть пошатываясь и ничего не соображая, иду домой…
Глава 19
Пиар-кампания
Илюшка, глядя в окно, тянет в рот пальцы. Отвожу его руку ото рта.
Между нами с Борисом очень напряжно. Илья улавливает это и начинает вести себя как невротик — грызёт ногти, плохо спит, почти не ест… А сегодня ночью описался от кошмара. И Борис наговорил ему уничижительных гадостей. И между нами теперь ледяная стена до неба.
Пальцы сына опять тянутся в рот. Забираю его руку в свои, рисую на ней буквы, Илюшка отгадывает.
От чувства вины перед сыном внутренности словно свело спазмом. Кручу на пальце обручалку. Что мне делать?! Терпеть всё молча и максимально сглаживать, как советует мама, чтобы не нервировать ребёнка? Пробовала, не помогает. Борис всё равно давит и давит…
Бунтовать? Тогда будет вот так, как сейчас!
Я, наверное, плохая мать… Жаль, у Бориса не возникает сомнений в своей отцовской стратегии! Он считает себя прекрасным отцом.
Борис тормозит у дома моих родителей. Сегодня званый ужин. Глядя на себя в зеркало, он холодно несколько раз улыбается самому себе, словно репетируя голливудскую. Молча открывает дверь, подаёт мне руку. Мне необъяснимо хочется тепла, и я поднимаю Илюшку на руки и усаживаю себе на бедро. Тяжёлый! Но я всё равно несу его так. Он, прильнув к плечу, обнимает за шею.
—Немедленно поставь его на ноги. Он не младенец.
Давно привыкнув подчиняться на людях беспрекословно, опускаю сына на ноги. И тут же опять начинаю себя винить за этот рефлекс.
Как только мы входим во двор, Борис тут же меняется в лице, приобнимая меня за талию. Так было всегда… Сначала мне тоже казалось, что это правильно. И не стоит демонстрировать какие-то семейные ссоры и проблемы. А потом это дошло до концентрированного абсурда. И именно сейчас мне тошно…
—Виктория, дорогая!..— расцеловывает меня в щеки мама. Тем самым тройным светским поцелуем, который я не выношу. Опять не трезва…
—Борис! Наш красавец! Костюм очень хорош…— разглядывает его.— Вкус, как всегда, безупречен.
Отец уделяет тоже гораздо больше внимания Борису, чем нам с Ильёй.
Представляет других гостей:
—Моя пиар-команда, имиджмейкеры — Антон и Сергей Леонидыч.
—Алексей…— дёргается мама на его «Леонидыч».
—Перестань, Марина. Перед имиджмейкерами, как перед врачами, нужно оголяться. Я помню, откуда я вышел!
Мама недовольно морщится.
—И это плюс, Алексей Павлович. Люди не голосуют за интеллигенцию. Только за своих. Вот жена — другое дело. Не слишком молодая интеллигентная жена — это уже показатель успешности взлёта простого человека. «Американская мечта», так сказать!
Имидж Марины мы подкорректируем отдельно.
—Привет, пап,— целую его в щёку.
—Дедушка!..— начинает щебетать Илюшка.
—Илья,— прерывает его дед,— взрослые говорят, не мешай. Иди поиграй…
Это тоже давно не цепляет. Нашему деду всегда некогда заниматься внуком. А родители Бориса живут очень далеко, и мы до сих пор не знакомы. Борис не близок с семьёй. Он категорически отказался знакомить меня с семьёй до брака под предлогом, что это очень далеко. Да и вообще, с точки зрения европейских нравов, совершенно не обязательно. А после свадьбы как-то оговорился, что стыдится мещанства родителей.
Пытаюсь сбежать вместе с Илюшкой на качели.
