Ещё одним кирпичом по лицу.
А зачем ты меня целовал тогда, если я никакая не особенная?
Ты же знал, понял, что этот поцелуй — мой первый.
Ты его взял, не поперхнулся и дальше пошёл, сказав, что никакой исключительности во мне нет и не было.
Ноги стали ватными, ресницы я опустила, чтобы спрятать боль в глазах, которая наверняка появилась.
Вот что ты думал обо мне на самом деле, Бодров.
Просто тебе поцеловаться не с кем было и подвернулась я.
— Так вот, — продолжил Даня, прекрасно понимая, что делает мне больно. Но он словно бы упивался моей болью, раскрасневшимися щеками от возмущения и растерянным выражением лица. — Всё в силе. Ты выполняешь мои желания. И так как ты не справилась с моим первым серьёзным заданием, я дам тебе другое. И только попробуй его не исполнить.
Я робко подняла голову, чтобы взглянуть в его глаза.
Он серьёзно сейчас? Имеет в виду Назара?
Он точно нас видел. Но оправдываться я перед ним не стану, раз уж пошла такая песня.
Видел, приревновал и теперь снова решил меня шантажировать? Очень милая тактика…
— Ты заберёшь документы из школы в конце этой четверти.
53.
— Ты хочешь, чтобы я ушла из школы? — обалдела я.
— А что непонятно тебе из моих слов? — изогнул он бровь. — Да. Нам двоим тут не место. И ты это понимаешь.
— Так сам уйди, ты же мужчина.
— Вот только не плети сюда половые различия…
— Но ведь это тебе некомфортно со мной в одной школе, — отметила я. — А не мне. Вот и забери документы сам.
— Делать нечего ещё… — лениво отозвался мажор. — Это моя школа, и это ты сюда пришла, а к не я — к тебе. Вот и вали отсюда, Бэмби.
— Ты видел нас с Назаром… — сказала я задумчиво. — Так ведь?
— Видел, — ответил он, немного подумав. Вот и начинает всё вставать на свои места. — Но это уже неважно.
— Как неважно? Значит, ты видел, что я его оттолкнула от себя.
— Не видел, — хмыкнул Даня. — Ты со страстью ему отвечала.
— Нет!
— Да. Я не слепой дурак. Я всё видел сам.
— Именно слепой дурак, — с болью в сердце и слезами на глазах ему ответила я. — Назар сам меня поцеловал, не я его. И мне это не понравилось, просто твой брат слишком крепко меня держал, что я могу-то против него?
— Он не так это преподнёс нам.
— Я не отвечаю за то, что он тебе наболтал!
— Я уже сказал, что это неважно.
Ах вот как!
Ладно.
Он ничего не слышит из-за своей ревности и дурацкого характера.
Ты меня разозлил окончательно.
— Значит, так, — смело посмотрела я в его карие глаза. — Теперь ты слушай сюда. Я никуда из школы не уйду! Мы за это место с дедом столько сил отдали, и денег. Одни учебники и форма чего стоят. Я понимаю, что сытый голодному не товарищ, и для тебя — это копейки, но не для нас. Я буду учиться здесь.
— Да? — снова приблизил он своё лицо ко мне. — А проблем огрести в таком случае ты не боишься?
— Боюсь, — ответила я. — Но что мне прикажешь делать? Ты получил компромат на меня и подло пытаешься его использовать в своих целях. Что ж, если цена места в этой школе и того, чтобы ты уже наконец оставил меня в покое — мои раскрытые секреты, то пожалуйста — обнародуй их уже. Ты…
Я поперхнулась словами. Говорить об этом тяжело, особенно с ним.
— Ты прекрасно знаешь, какая судьба мне досталась. И тебе нисколько меня не жаль. Ты целовал меня, а теперь хочешь растоптать, вывалив на всеобщее обозрение мою боль, чтобы все над этим посмеялись. Если девочка, которая фактически признана сиротой, потому что осталась без отца, а мать неизлечимо больна и даже не узнает собственную дочь, которая вынуждена была временно жить в приюте, где её били мальчики — это смешно, то… Давай, распечатай и покажи всем. Только помни, что обидеть сироту — не зря считается одним из самых больших грехов. Потому что я беззащитна перед тобой. С таким же успехом ты мог бы пинать слабого котёнка. Я тебе открылась, несмотря на всё то, что ты сделал ранее, а ты… Он опустил голову, сопел и молчал.
Я знаю, что он не гад до мозга костей, каким хочет показаться. Ему просто больно, и он решил обратить свою боль против меня. Я отчего-то уверена, что никому ничего он не покажет. А если и покажет, то этот позор не стоит места в этой школе и трудов деда. Я потерплю ради него и своего будущего.
— Ты разочаровал меня, Даня, — сказала я. — Можешь всем показать мой дневник. Только больше ко мне даже не подходи после этого.
Я отодвинула его в сторону, закончила с уборкой в шкафчике. Закрыла его и закинула на плечо рюкзачок. Уже развернулась, чтобы уйти, но он удержал меня за лямку рюкзака.
— Что?
— Подожди, — сказал он негромко и полез в свой ранец. Достал оттуда зелёную тетрадь и протянул мне. — На.
Я удивлённо посмотрела на него. Решил отдать?
Что ж, он в самом деле не такой уж и засранец, но… Уже поздно.
Робко забрала тетрадь из его рук и спрятала в свой рюкзак.
— Спасибо, — повернулась я к нему. — Только тебе это уже не поможет всё равно — я увидела твоё истинное лицо. И я, кстати, решила, что в самом деле подумаю об отношениях с твоим братом. Он хотя бы не шантажирует меня ничем… И…
Договорить я не успела. Меня внезапно прижали спиной к шкафу. Даня заткнул меня поцелуем…
54.
Внутри меня тут же поднялась волна возмущения.
Он думает поцелуем загладить свою вину? И что я ему позволю себя целовать после этого всего? Со всей дури, как могла, зарядила ему по башке.
Даня выпустил меня и застыл на месте, тяжело дыша.
— Ты офигел, Бодров? — спросила я. — Я же сказала тебе больше не приближаться. Лавочка прикрыта и наивная Агния, которая боялась тебя и верила, ушла и больше не вернётся. Хватит уже об меня ноги вытирать.
— Я тебе с ним быть не дам, — заявил он, глядя на меня исподлобья.
— Как же ты помешаешь? — изогнула я бровь. — Будешь бить собственного брата?
— Если надо будет — побью, — ответил он.
— Как всё серьёзно, — повела я плечом. — А может, проще было признаться, что самому хочется занять это место?
Он молча хмурился и прожигал во мне дыру.
— А уже всё равно поздно, Бодров, — сказала я ему. — И не смей мне указывать с кем встречаться!
Я тряхнула головой и пошла к выходу.
— Ну если тебе не жаль своих принцев, которые потом в больничке кости буду собирать, то рискни, — услышала я в спину и обернулась.
