— Не будешь, — сказал твёрдо Вадим. — А даже если у тебя и не получится — ты обязан попробовать и взять себя в руки. Матери твоей как тяжело — ты о ней не думаешь?
— Думаю… — ответил я. — Может, меня проще усыпить? Не знаю, людям такое делают или нет?
— Вот такое матери не смей сказать, ты понял? — нахмурился Вадим. — У него все шансы есть поправиться, а он тут ноет, как девчонка. Не стыдно тебе?
— Мне уже всё равно, кто и что думает об овощи с уткой под кроватью, — сказал я, глядя в стенку. — Зачем вам такая обуза, как я?
— Да потому что мы любим тебя! — заявил Вадим, и я даже повернул голову на него. От него таких слов я никогда не слышал. Он сказал “мы” — значит, имел в виду не одну маму и Назара. — И нам всем тяжело, вдвойне тяжело, когда мы видим, что ты сдался и лапки сложил. Когда ты гонишь нас, хамишь, не слушаешь врачей. О матери хотя бы подумай! И ей будет легче, если ты возьмёшь себя в руки и начнёшь думать о выздоровлении, и тебе будет лучше — у тебя появится твёрдый шанс встать.
Я молчал. Знаю, что делаю больно матери. Но никак не получается смириться с моим теперешним состоянием…
Смогу ли я встать станет известно только после того, как зарастут все сломанные кости и мы начнём упражнения и разминки. Нет никакой гарантии, что мне это поможет… Я слишком долго пролежу поломанный… Чем дольше — тем меньше шансов встать. Кому я теперь такой буду нужен?
— Перестань на нас гавкать, Данил, — снова заговорил Вадим. — Давай поможем друг другу. Зачем ты отталкиваешь и ранишь самых близких, тех, кто наоборот тебе способен помочь выбраться из этого всего?
— Я не хочу быть никому обузой…
— Ты не обуза, — покачал головой отчим. — Мы все готовы бороться за тебя. Кроме тебя самого. Почему вот ты ту девочку прогоняешь? Тебе же плохо без нее, я знаю. Твоё плохое настроение больше всего связано с ней, так ведь? Она рвётся к тебе в палату, она не сдаётся, хочет продолжать общаться, хоть и знает о твоей проблеме — замечу, временной! — а ты её гонишь.
Упоминание о Бэмби вызвало новый приступ боли в груди.
Да потому что… Потому что я не желаю ей жизни с инвалидом! На что я теперь годный?
Я не хочу, чтобы она видела меня таким вот: беспомощным, которому требуется утка…
— Нет никаких гарантий, что эта травма — временная… — ответил я.
— Но и не гарантий, что ты не справишься. И у тебя гораздо больше шансов на это, если мы будем все вместе и станем поддерживать друг друга. Другая бы давно бросила тебя, а эта сама пытается быть рядом, а ты её прогоняешь.
— Нечего ей тут делать. Пусть…Назар о ней позаботиться. Я уверен, она не будет долго расстраиваться, мы всё равно почти одинаковые.
— Ой, дурак ты, дурак, — покачал головой отчим, а я поджал губы. Какое ему вообще дело до моей личной жизни? Да и какая личная жизнь и девушки у меня теперь могут быть? — А я её видел вчера. Она плакала у твоей палаты. Её сюда не пускают. А когда я её отвёл в сторону, чтобы побеседовать, расспрашивала о тебе. Она знает твой диагноз. И она сказала, что готова пройти этот путь с тобой. Ей не нужен Назар, ей ты нужен. Но ты словно этого не слышишь…
— Ей просто меня жаль, — сказал я, но всё же задумался: неужели Бэмби так сказала? Неужели она не сбежит, как сделали бы многие?
— Ей тебя жаль, конечно, — произнёс Вадим. — Потому что ей не всё равно на твою судьбу. Вот она как раз больше всех нас верит, что ты однажды встанешь, а потом обязательно станцуешь с ней медляк на выпускном. И это возможно… Всё зависит только от тебя, Даня. Только от тебя. Она нужна тебе. И ты ей. Хватит уже от всех отгораживаться. Это не решит проблему ни для тебя, ни для мамы с Агнией. Если ты хочешь действительно помочь и показать себя мужиком, а не соплёй ноющей, бери себя в руки и дай девчонке сами решать, общаться с тобой или нет. Если Агния решит уйти — пусть сделает это сама, а не потому что ты прогоняешь её. Все вместе мы всё сможем. Незачем наказывать себя, всех нас и тащить свой груз в одиночку.
Отчим вышел из палаты, оставив меня в полнейшем смятении…
Тут есть о чём подумать.
Слова о том, что она не готова отказаться от меня даже после моих грубостей, пробили до самого сердца, которое было вполне себе живо и…любило.
Любило её, мою маленькую Бэмби, с которой я уже попрощался…
86.
АГНИЯ.
Когда меня выписали из больницы, пришлось вернуться на занятия в школу.
Но на уроках я присутствовала только физически, мыслями же была далеко отсюда — в палате с Даней, который согласился меня выслушать.
Очень надеялась, что отчим смог поговорить с ним и убедить его позволить мне самой решать, на кого тратить своё время. Постоянно смотрела в телефон, но в течение недели Вадим так и не позвонил…
Дни шли, а в моей жизни ничего не менялось…
Однако одно событие всё же заставило даже меня забыть на время о своих бедах…
В коридоре, возле одного из кабинетов я нашла плачущую Олесю…
— Эй, ты чего? — ответила я её в сторону и усадила на скамейку в отдалении от всех. Прозвенел звонок на урок, но мы даже ухом не повели. Какие уж тут уроки…— Что случилось, дорогая?
Все эти грустные дни именно Леся утирала мои слёзы. Теперь же настала моя очередь побыть жилеткой… Но что всё-таки случилось?
— Назар… — заикаясь от тихих рыданий ответила она. — Он меня бросил.
— Как? — подняла я брови. — Почему? Что произошло?
Леся и Назар, пока тот лежал в больнице, вроде бы сблизились. Не знаю, можно ли назвать это громким словом “встречаться”, но несколько раз мы с Даней видели их поцелуи… Значит, теперь Назар решил всё оборвать? И судя по состоянию Леси, сделал это весьма жестоко…
— Меня химичка попросила забрать журнал из класса, — стала рассказывать Леся, хлюпая носом. Я туда зашла, а он целовался с девчонкой из десятого…
Я только и вздохнула. Назар такой Назар…
Значит, эти поцелуи только для бедной Олеси были настоящими, а для него значения не играли.
— Они услышали меня, — продолжила говорить Леся. — Разбежались в разные стороны. Девица глупо захихикала и убежала, а Назар… Так смотрел нагло, словно ничего не сделал плохого и ничего мне не должен. А я…надеялась, что мы с ним… Как в…
Наверное, она хотела сказать “как вы с Даней”, но вовремя осеклась.
Ведь и мы теперь не вместе, хотя у нас даже признания в любви звучали.
— Ты его спросила, что за дела такие? — уточнила я.
Впрочем, что тут спрашивать, и так всё понятно: если парень целует другую, значит, не очень-то он любит Лесю…
— Спросила на свою голову.
— А он что?
— Рассмеялся мне в лицо. Сказал, это была просто игра, и я круглая идиотка, раз приняла всё всерьёз.
