—Не прощу. Иди хотя бы зубы почисти.
—Началооось. Стоило только предложение девушке сделать — сразу принялась воспитывать. Я не в силах никуда идти. Завтра.
—А мне никто предложения не делал!— злорадно припомнила Кира.— Меня перед фактом поставили.
—Тебе нельзя давать возможности думать. Тебе это вредно.
—Бессовестный!
—Угу. Я бессовестный и я тебя люблю. Давай спать.
—Дяденька, отпустите меня хотя бы в туалет!
—Опять?— Кира возмущенно зашипела, а Макс со смехом разжал руки.— Давай быстро.
Когда ее, вернувшуюся после туалета и душа, привычно прижали к боку и проворчали про холодные ноги, Кира счастливо улыбнулась. Шепнула «Я люблю тебя» прямо в упрямыйшершавый подбородок, уткнулась носом под ключицу и заснула быстрее Макса.
Объект шестнадцатый: Александрийский столп
Это я шалю. Ну, то есть балуюсь.
Утро субботы прекрасно тем, что ты просыпаешься сам. Не потому, что звонит будильник. Не потому, что тебя кто-то будит. А потому, что ты выспался. Что может быть прекраснее?
Макс лениво открыл один глаз. Прищурился от яркого солнца. А вот спящей на соседней подушке Кире солнце нисколько не мешало. Темные, почти черные волосы на белой наволочке. Обнаженное плечо. Макс приподнялся на локте, разглядывая все, что было доступно — темноволосый затылок, угол острой лопатки, плечо с совой в обрамлении замысловатых узоров. Легко коснулся контура орнамента и задумался. А хотел бы он, чтобы этой татуировки не было на ее плече? Чтобы Кира никогда не встречала Лекса, и не было этой гнусной истории? И не появилась сова на ее плече? Хотел бы Макс этого?
И вдруг понял, что нет. Не хотел бы. Вот если бы встретил сейчас каким-то случаем Лекса — морду бы начистил без размышлений. За все хорошее, как говорится. Но специально — искать, ворошить прошлое — не будет. Прошлое должно остаться в прошлом. А у них с Кирой впереди — будущее. Их общее будущее. Много-много их совместного будущего.
Прижался к своему будущему всем телом. Вздохнул удовлетворенно. Есть вещи, идеально созданные друг для друга. Например, субботнее позднее утро, утренний же стояк и голая любимая девушка рядом. Идеально.
Макс прикоснулся губами к тату. Это часть Киры, без него это была бы не его Кира. И оно идет Кире, и вообще, Кира идеальна вся. И эта татуировка тоже идеальна.
—Доброе утро.
—Доброе,— спросонья голос у нее с особенно приятной хрипотцой. Макс отодвинулся, давая ей возможность повернуться лицом. И она повернулась. Посмотрела сквозь ресницы — даже без туши они у Киры длинные и черные.
—Не смотри на меня так, Макс.
—Как — «так»? Как, по-твоему, должен смотреть влюбленный мужчина на голую любимую девушку в своей кровати?
—Понятия не имею,— она вдруг отвела взгляд. А потом совсем отвернулась.— На меня так никогда не смотрели.
—Кира…— он потянулся к ней. Легко коснулся губами — скула, кончик носа, уголок рта.— Кирюша…
—Когда ты так на меня смотришь…— она снова повернулась лицом к нему.— У меня просыпаются странные желания.
—Какие, например?
—Например… варить тебе борщи и печь ватрушки. Гладить твои рубашки. Встречать тебя вечерами с работы. И прочая подобная чушь.
—Почему чушь?— Макс придвинулся совсем близко, чтобы глаз уже не отвела.— Нормальные желания. У меня как раз несколько рубашек неглаженных в шкафу скопилось.
—Макс…
—Доброе утро, любимая.
И только после поцелуя она смогла ему ответить тем же.
—Доброе утро, любимый.
А любимый все целовал и целовал ее. Лицо, шею, плечи, ниже… Прервался. Выдохнул.
—И вам, девочки мои любимые, доброе утро. Прекрасно выглядите.
Кира звонко прыснула.
—Перестань!
—Не мешай нам, женщина.
А потом он замолчал — к обоюдному удовольствию. Но когда его поцелуи опустились в район пупка, Макс был остановлен.
—Максимка, иди ко мне…— она легко потянула его за волосы.
—Чуть позже.
—Макс, пожалуйста…— пришлось уже просить.— Не надо…
—Как это «не надо»…— Макс увлеченно нацеловывал ей кожу ниже пупка.— Очень даже надо. У тебя такой живот красивый.
—Максим…
—Тшшш… Все будет хорошо.
—Не надо,— тут она всхлипнула.— Пожалуйста.
Вот на это он среагировал. Оторвался, тяжело дыша. Приподнялся на руках, заглянул в глаза.
—Кирюш, ты чего? Девочки же любят куни. Я не великий умелец, но буду стараться, обещаю.
—Не надо,— повторила она.
—Почему?— Кира успела забыть, какой он может быть невозможно упрямый. Но звуки вдруг перестали складываться в слова. И она просто отвернулась.
Макс смотрел на ее повернутое в сторону лицо, на тонкий профиль на белой подушке, на разгорающийся на скуле румянец.
—Ой… Ой-ей-ей… Кажется, караул. Кирааа… Ты что… Тебе ни разу не делали куни?
Она отвернулась еще резче, совсем носом в подушку. Румянец стал и вовсе темным.
Его затопила какая-то незнакомая до этого момента нежность. Нежность на грани с душевной болью почему-то.
—Кирюшка…— уткнулся лбом в нарисованную сову.— Горе ты мое луковое… А еще хвасталась. А сама даже вон…— вздохнул, обнял крепко за плечи.— Какой же ты у меня ребенок неиспорченный.
Она всхлипнула в подушку.
—Да не переживай ты так. Сейчас испорчу. Вот прямо не сходя с этого места испорчу.
Она вздрогнула. И через секунду Макс с облегчением понял, что она смеется.
—Ты невозможный тип, МАлыш!
—О, да. И ужасно испорченный,— он снова принялся целовать ее.
—Максим…
—Тебе будет хорошо.
—Давай вечером,— жалобно.
—Сейчас!— он уже точно знал, что в некоторых моментах Кире просто нельзя давать спуску. И надо дожимать. Сейчас был именно такой момент.
—Ну, пожалуйста…
—Какой, к черту, вечер?!— Макс второй раз прервался на том же самом месте.— Почему не сейчас?
—Ну…— она шмыгнула носом.— Сейчас светло. Все видно. И вообще…
—Кира, если у тебя есть легкие огрехи в эпиляции интимной зоны и тебя это смущает, то я могу закрыть глаза,— весело хмыкнул испорченный тип.
—Нет там никаких огрехов!
—Тогда будь хорошей девочкой — раздвинь ножки и покажи.
Она задохнулась — откровенной непристойностью предложения, хрипотцой в голосе, поволокой в зеленых глазах. А больше всего — своим острым желанием выполнить его просьбу. И сопротивляться этому желанию сил просто не было.
