Чувствую, как её сердце ускоряется, рикошетом отбиваясь от моих рёбер. Дыхание учащается, обжигая кожу на моих губах.
— П-пусти меня, — шепчет, сама впиваясь ногтями в моё плечо.
— А если не отпущу, Снежа, что ты сделаешь?
Сжимаю руку на её талии, проталкиваю пальцы под кромку белой рубашки и прилив тестостерона разрывает меня изнутри, когда я касаюсь её горячей кожи. И да, мать твою, её живот вздрагивает и покрывается мурашками прямо у меня под пальцами.
— А если не отпустишь, Борцов, я тебе язык откушу, — шипит, когда я прижимаю её ближе, практически касаясь губами её губ.
17 глава
Алексей
Твою мать, как же хочется пойти дальше. Наплевать на всё, что было между нами в прошлом, и просто прижаться к её губам.
"Снежинка, откуда ты такая взялась? Какого чёрта меня от тебя так штормит, что сдерживаться трудно? Я превращаюсь в какого-то наркомана рядом с тобой".
— Пусти... — снова шепчет, а её губы невольно касаются моих, отчего крышу сносит окончательно, и я уже почти добровольно срываю предохранители — пусть кусает, царапается, делает, что хочет, потому что я всё равно поцелую.
Вспомню, какая она на вкус. Изменились ли её поцелуи за эти четыре года?
— Инна! Где чёртов отчёт?! — громкий рёв Воронцова на весь офис мгновенно развевает морок между нами.
Очень вовремя, друг...
Снежинка отпрыгивает назад и ударяется бедром о стол.
— Чёрт возьми! Больно как!
— Осторожнее.
— Это ты во всём виноват, Борцов!
Скептически выгнув бровь, наблюдаю за девушкой, которая старательно трёт ладонью ушибленное место, бросая на меня гневные взгляды.
— Я виноват?
— Да! Нечего руки распускать! И вообще, Алексей Игоревич, мы на работе, так что впредь будьте добры сохранять субординацию и держать профессиональную дистанцию! Иначе... иначе...
— Что? Ах, да, язык мне откусишь?
Когда она злится или ворчит, становится какая-то более живая что ли. Какой была четыре года назад.
Именно в такую Снежану я влюбился как пацан зелёный.
— Что-нибудь откушу точно!
— Даже страшно предположить, что именно, кроме языка.
Невольно усмехаюсь, глядя, как лицо девушки стремительно краснеет, а тёмный взгляд проходится по моей груди и ниже. Заводит. Впрочем так всегда было.
Чёрт знает, каким образом мы будем работать вместе дальше, если меня настолько бомбит от неё.
Я просто смотрю на Снежану и не понимаю, как в ней могут сочетаться две абсолютно противоположные личности — продажная дешёвка и талантливая полная огня женщина? Как это вообще может быть один человек?
— Алексей Игоревич, вы ещё что-то хотели? Или я могу уже продолжить работать? — спрашивает, поджав губы и отойдя от меня подальше. — Таблетки от головной боли я вам уже дала.
— Можешь работать. Не забудь, что завтра у нас первый этап тендера. Сегодня задержаться на работе придётся. Ещё раз всё обговорим касательно завтрашнего дня.
— Хорошо.
Мне по-прежнему почему-то не хочется уходить, хотя я понимаю, что нужно, поэтому фактически заставляю себя шагнуть к двери, но на пороге всё же оборачиваюсь.
— А мой подарок "Снежинку" больше не носишь? Выбросила?
Девушка вскидывает на меня встревоженный взгляд. В глубине тёмных глаз отражается нечто похожее на панику.
— Я... его потеряла, — отвечает тихо и тут же отворачивается.
Что ж, не такое уж большое значение он имел для неё, как мне казалось. Хотя, о чём это я? Вряд ли что-то связанное со мной имело для неё значение.
— Алексей Игоревич! — окликает Снежинка, когда я уже делаю шаг за порог её кабинета.
— Что?
— Таблетку не забудьте выпить. Головную боль нельзя терпеть. Это опасно.
Что же ты за загадка такая, Снежа? Просто огонь и лёд в одном флаконе.
Кивнув, закрываю дверь и направляюсь к себе. Из кулера плескаю в стакан воды, запиваю таблетку, после чего решаю наведаться к Воронцову.
Друг сегодня рвёт и мечет. Что странно, потому что в последние дни из него так и пёрло счастье.
Подхожу к кабинету Глеба, откуда вылетает Инна, чуть не сбив меня с ног.
— Простите, Алексей Игоревич...
— Да ничего...
Бросив вслед Александровой недоумённый взгляд, поворачиваюсь к другу и невольно усмехаюсь, выгнув бровь.
— Ты что, к ней приставал?
— Лучше не выводи меня из себя подобным бредом. Я уже и без того в ярости.
Приствистываю, затем прохожу к столу и усаживаюсь на стул.
— Мой лучший друг вернулся и снова ненавидит весь мир. Что случилось? Суррогатная мать запросила больше денег? Или вообще сбежала?
— Хуже.
— Что может быть хуже?
— Они использовали мой биоматериал. По ошибке, мать их. И теперь какая-то неизвестная баба носит моего ребёнка!
Вот это нихрена себе! Неудивительно, что друг в таком бешенстве.
— Как они это допустили вообще?
— А я знаю?! Идиоты! Ещё и отказываются информацию о девушке сообщать. Всё надеются, что я успокоюсь и не стану с ними судиться. И до суда я могу узнать о том, кто эта женщина, только в том случае, если она сама согласится раскрыть карты.
В бешенстве Воронцов шарахает кулаком по столу.
— Я не могу оставить это, Лёх, понимаешь? Меня ничерта не устраивает то, что где-то будет расти мой ребёнок, а я типа ни при чём!
— Да это понятное дело. Если бы я знал, что у меня есть или будет ребёнок, я бы тоже не смог спокойно жить. Ты считаешь, сможешь выиграть суд?
— Понятия не имею, — тяжело вздыхает. — Я уже сказал своему адвокату нарыть лазейки в законах. Жду, что он скажет. Но даже если я проиграю суд — найду другие способы выяснить, кто эта женщина.
— Какие?
— Да какие угодно! Найму кого-нибудь для взлома базы данных этой сраной клиники. Чёрт! Как же меня всё это выбешивает!
— Ладно. Успокойся, — качаю головой. — До суда только ничего не натвори.
— Да уж. Легко сказать.
— А что будешь делать, если всё же выяснишь её имя?
— Ребёнок мой, — чеканит, стиснув зубы и до хруста сжав кулаки. — А значит — я буду его воспитывать.
— Будь готов к сопротивлению.
Может, я ошибаюсь, но думаю, вполне возможно, что та женщина тоже не будет в восторге делить своего ребёнка с каким-то мужиком, которого она знать не знает. Наверняка другу непросто будет решить эту проблему. Особенно, если у этой женщины есть муж.
