— Потерпи, почти все, — сосредоточенно продолжает меня лечить.
От ее рук пахнет лекарством и сиренью. Легко, приятно, по-весеннему и это среди мерзкой ноябрьской слякоти.
— Платон, ну ты как? — старший брат врывается без стука и все портит.
— Жить буду.
— Говорил же тебе, не нарывайся! — рычит на меня Гордей. — Сонь, иди в свою комнату, — переводит взгляд на девушку. — Не для твоих ушей разговор.
Она молча убирает все в аптечку, ставит ее на полку и уходит.
— Спасибо, кошка! — кричу ей через плечо брата.
Дверь хлопает и запах весны распадается, словно иллюзия…
Старший брат читает мне лекцию, а я, не слыша его, стараюсь, как одержимый идиот, сохранить в своих легких те крупицы кошкиного аромата, что еще остались в моей ванной. Я же говорил, что любить больно. Почему люди решили, что это может быть приятно?
Саднящая губа ничего не значит в сравнении с ощущением от того, что я потерял нечто очень важное для себя.
Гордей оставляет меня одного. Падаю спиной поперек кровати, широко раскинув руки в стороны. А кошка все же прикоснулась… Пришла ко мне. Сама пришла! Сколько я звал, ни в какую, а сегодня сама… Нарваться на кулак отца стоило только ради этого.
Пустоту в груди начинает заполнять опасное чувство — надежда. Не все еще потеряно?
Отлепляю свою тушку от кровати. Иду в спальню брата.
— Гордый, как извиниться перед девушкой, чтобы опять все не испортить? — заряжаю с порога.
Глава 20. Напряжение
Платон
После разговора с братом, я умудрился вырубиться в его комнате. Такой интересный бросок в далекое детство, когда Арина укладывала нас спать вместе, а потом растаскивала по кроватям. Откуда я это помню? Черти когда ведь было.
Братишка сидит за компом в наушниках. Постукивая ногой в такт музыке, резво жмет на клавиши уходя от погони на виртуальном байке. Выходной сегодня. Дома все и надо бы пойти, поговорить с Ариной. После инцидента с отцом до нее я так и не дошел.
Благодарно хлопнув брата по плечу, иду к себе. В ванной смотрю в зеркало. Синяк все же отсвечивает. Красавчик! Отека нет, а то зрелище было бы вообще огонь!
Никого не обвиняя, спускаюсь на первый этаж в поисках Арины. Женщина, как всегда, суетится между кухней и персоналом. Увидев меня, мрачнеет.
— Все хорошо, — подхожу к ней, быстро обнимаю. С беспокойством осматривает мое лицо. — Арин, ты слышишь? Все нормально. Честно. Сам виноват.
— Да где же нормально? — ее глаза наполняются слезами. — Пойдем, я обработаю и синяк помажу, — тянет меня за руку к ванной на первом этаже, где обычно обитает кошка.
— Сядь, — Арина нажимает на плечо. Высокий я для нее стал, неудобно.
Подчиняюсь и стоически терплю неприятный запах лекарств, пощипывание и теплый, заботливый поцелуй в лоб.
— Ты не плачь, со мной правда все нормально, — заверяю ее. — Не в первый раз. Да и не в последний.
— А ты сделай так, чтобы был последний! — дает мне шутливый подзатыльник и тут же гладит по волосам. — Зачем провоцируешь? Я сколько тебе говорила, что от таких конфликтов лучше уходить, чтобы вот такого, — обрисовывает в воздухе овал лица, — не было! Я чуть с ума не сошла, когда он тебя ударил.
— Не ворчи. Отец не прав был, и ты это знаешь.
— Ты тоже не прав, Платон!
— В чем? В том, что отстаиваю себя, а не слепо подчиняюсь? Да он бы давно уже втоптал меня под каблук и крутил, как ему удобно.
Арина только рукой на меня махнула и захлопнула шкафчик над раковиной.
— Пойдем, покормлю тебя, — берет за руку, тянет за собой.
— А кошка поела?
— Нет. Соня из комнаты не выходила еще. Напугали девочку! — ворчит в пустоту.
— Можешь для нее на поднос собрать немного еды? Я отнесу…
— Нечего тебе делать в ее спальне, я говорила! — по инерции все еще ворчит Арина.
— Арин, ну, пожалуйста. Мне нужен повод, чтобы поговорить, — признаюсь ей.
— Ладно, пошли уже, Ромео!
Выставляет мне на поднос чашку зеленого чая с кусочком лайма, творог со свежими ягодами и бутылочку йогурта. Скептически осматриваю завтрак для кошки. Она этим наестся? Не уверен и сам кидаю рядом пару теплых круассанов.
Арина идет со мной, стучит в дверь оливкового царство, открывает, пропуская меня внутрь.
В рыжих волосах кошки опять запуталось редкое ноябрьское солнце. Девочка сидит на мягком подоконнике, прижав к себе колени и смотрит в окно. Рядом раскрытый и перевернутый страницами вниз Дневник. Интересно, что она сегодня там написала?
— Привет, — ставлю поднос с едой на тумбочку.
Неловкость перед девушкой — это что-то новое. Мне стыдно перед кошкой за то, что она увидела утром некрасивую семейную разборку.
— Привет, — хрипло отвечает, прокашливается, изучающе скользит по моему лицу. — Как ты?
— Нормально. Завтрак тебе принес, — киваю на поднос.
— С чего вдруг? — фыркает кошка.
— Должен, вроде как. Ты же меня кормила, — напоминаю Соне про те ужасные бутерброды, стараясь улыбнуться.
Ранка на губе лопается, через нее проступает кровь. Быстро слизываю ее, а кошка просто отворачивается, уронив тихое: «Спасибо».
Не будь я таким упертым, уже бы принял намек и ушел. Я ж не для того, сюда шел, чтобы сдаться в первые пять секунд. И мне настроение ее не нравится. Вчера в клубе глазки горели, а сегодня она потухла, будто выключателем щелкнули.
Прохожу, сажусь напротив нее на подоконник. Любуюсь. Ступни обтягивают белые носочки, серые бриджи с белыми лампасами на бедрах делают ее ножки еще стройнее, если такое вообще возможно. На коротких ноготках переливается прозрачный лак. Выше поднимать взгляд страшно, но я двигаюсь, ловлю взгляд ее зеленых глаз.
— Что ты хочешь, Платон? — раздраженно, я бы даже сказал, обиженно.
— Извиниться, — тоже перевожу взгляд в окно.
— Зачем? — звенит ее голос.
— Был не прав. Ты ничего не должна мне, Сонь, — зачем-то добавляю.
— Да неужели? — фыркает моя — не моя девочка. — Рада, что ты это понял. Все? — она откровенно отшивает меня. Практически послала сейчас, я это именно так ощущаю.
— Откуда взялось это дурацкое желание? Этель придумала?
Молчит. Зашибись! И как с ней разговаривать, если она не хочет? В моей башке творится какая-то дикая агония. Задевает ее тон, что не смотрит на меня, говорить не хочет, прикасаться запретила. Она со всех сторон от меня забаррикадировалась, и я не понимаю, как через это пробиться. Нельзя ведь как привык. Гордей говорил, с ней надо иначе. Да я и сам не дурак. Но как?! Как, если от меня полностью закрылись?!
