Глава 25. Мама
София
С легким волнением захожу в палату. Одноместный вип с холодильником, телевизором и душем. На окне приятные бежевые жалюзи и обстановка в целом не такая давящая, как в интенсивной терапии. Больше света, больше воздуха.
Мама молча смотрит в окно. Она точно услышала, что я вошла, но реакции никакой.
— Мам, привет, — беру стул, подхожу к кровати. Пакет с термосом ставлю возле тумбочки. — Мама, — зову снова. — Мам, ты меня пугаешь!
— Ты знала, что я не смогу ходить? — ее голос звенит и больно режет прямо по мне. Я боюсь, когда она такая. — Знала?! — повышает голос.
— Да, мне сказали, — отвожу взгляд.
— И про то, что Владимир погиб, — по ее щекам катятся слезы, — тоже не сказала. А ведь спрашивала тебя.
— Мне запретили тебя волновать, прости. Я очень боялась потерять тебя, мам, — мне больно и обидно от ее обвиняющего тона.
— А мне казалось, ты только об этом и мечтаешь, — острый, злой взгляд отыскивает мои глаза и впивается в них.
— Зачем ты так? Мне было страшно! Страшно, понимаешь?! Я одна осталась! Если бы не Борислав Георгиевич, не представляю, как бы справилась со всем. Чем бы оплачивала твое лечение и как хоронила Владимира. Я сюда рвалась, пока ты была без сознания, меня не пускали. Он договорился, чтобы я иногда могла просто смотреть на тебя. И я приходила, мам. Как только ты в себя пришла, я тут же примчалась. А ты… Я пойду. Там суп в термосе. Сейчас попрошу медсестру, чтобы тебя покормили.
— Соня, подожди, — замираю у двери. — Ты должна была мне сказать. Ты, а не чертовы врачи!
— Эти чертовы врачи спасли тебе жизнь, мама! — кричу на нее в ответ. — А я сказала бы, но позже. Тебя только из реанимации перевели, я дышать в твою сторону боюсь, чтобы хуже не стало. Но ты же не видишь, правда? Ничего хорошего во мне не видишь. Опять я не дотягиваю до идеальной дочери? Сколько баллов в этот раз, мам?
Закрываю глаза. Надо остановиться. Ей нельзя нервничать, я сейчас сама все испорчу. Ей и правда может стать хуже. Мамины слова про то, что я мечтаю ее потерять, так глубоко задели, что я наговорила лишнего.
— Я бы правда сказала, — говорю тише.
— Иди сюда, — хлопает ладонью по кровати. Подхожу, сажусь рядом с ней. — Не реви. Скажи мне лучше, с чего вдруг сам прокурор взялся нам помогать?
— Откуда ты знаешь, что это прокурор? — удивленно хлопаю ресницами.
— А ты много людей знаешь с именем Борислав Георгиевич? — улыбается мама.
Остыла и меня вместе с ней немного отпускает.
— Он в день аварии проезжал мимо. Меня из машины вытащил. Я сейчас в его доме живу, — замолкаю.
— Хм… Даже так? А суп кто варил?
— Домашний повар, но, если хочешь, в следующий раз я могу сама приготовить, — предлагаю ей.
— Нет, уж лучше повар.
Стараясь не раздражаться, достаю термос, наливаю горячий бульон в кружку и аккуратно кормлю маму. Она не говорит со мной о своей травме. Больше ни слова не произносит о Владимире и даже не расспрашивает про мою жизнь у прокурора. Задает вопросы по учебе, просит показать баллы в электронном журнале и, конечно, отчитывает за все, что не дотягивает до идеала. Пусть. Я все равно буду приходить сюда каждый день, пока ее боль от потери любимого мужчины и своей прежней жизни не притупится. И даже когда это случится, все равно буду.
Только вот неприятный осадок после визита к ней все же остался. Он бултыхается в желудке и подкатывает тошнотой к горлу. Я знала, что тяжелый характер усугубится травмой и с ужасом поняла, что привыкла жить без нее. Без тычков и постоянного укора в глазах. Без требований стать еще лучше. Мне нравится быть собой. Нравится, что я нравлюсь такой Платону и он не пытается меня переделать. Нравится, что можно попросить совета у Арины или погулять с подругой. Нравится хотя бы то, что у меня теперь есть подруга! И если бы не мамина травма, я бы устроилась на работу после возвращения домой и сняла бы квартиру, а может просто комнатку в каком-нибудь общежитии. Это вполне реально, до восемнадцати мне осталось совсем немножко.
— Кошка, ты здесь? — меня слегка встряхивает Платон.
— Ой, — поднимаю на него взгляд, — задумалась.
— Как все прошло? У тебя глаза красные. Плакала? — беспокоится он.
— Немного повздорили. Раз у нее есть силы ругаться со мной, значит точно идет на поправку. Пойдем? — сама беру его за руку и тяну на улицу. Хочется побыстрее избавиться от больничного запаха. — Снег идет, — улыбаюсь, подняв голову вверх и подставив лицо снежинкам.
Они кружатся в небе и оседают на коже. Тают, стекая прохладными капельками по подбородку и шее.
— Поцелуй меня, — прошу Платона.
Его холодные пальцы гладят меня по лицу, смахивая с него еще не растаявший снег. Не открываю глаз. Мне сейчас остро необходимы его теплые губы. Он ведь любит меня… Сказал, что любит… Наглый, кареглазый мальчишка взял и влюбился. И в кого? В меня!
В груди разрастается что-то трепетное, нежное, воздушное. Калужский целует меня своими теплыми, требовательными губами, а я улыбаюсь, и он начинает улыбаться со мной.
— Погуляем? — смахиваю снежинки с его волос.
— Не замерзнешь? — помогает мне надеть капюшон.
— Мы немножко. Очень хочется пройтись. Погода такая… на мое настроение похожа.
— Я так и понял.
Засовывает наши руки к себе в карман и ведет меня по дорожке от больницы. Снег расходится. Дорожки покрываются плотным белым полотном. Под ногами хрустит ледяная крошка в мелких, недавно подмерзших лужах.
Заходим в кофейню, пока нас совсем не засыпало. Платон заказывает для нас какао с корицей. Греем руки о высокие кружки и смотрим в окно. Машины встают в пробки, прохожие поднимают воротники, а нам здесь тепло и приятно, в этом самом моменте.
Скоро все закончится. Ну сколько у нас с ним? Месяц? Потом маму выпишут, и я буду все время с ней. Максимум, где мы будем видеться с ним, это в лицее, и это только в том случае, если мама не узнает о наших отношениях.
И мне вдруг заранее становится мало этого времени с Платоном. Ставлю на стол свою кружку с ароматным какао, ловлю его взгляд.
— Знаешь, кажется, я тоже в тебя влюбилась и теперь совсем не понимаю, что с этим делать.
Глава 26. Физика
Платон
В ее признании нотки грусти, в глазах растерянность. Я в собственном отражении уже несколько дней вижу такое. Мы оба не привыкли к таким чувствам. Не испытывали и тем более не принимали. И мне вроде как даже больше повезло, у меня рядом Арина и поддержка старшего брата, а кошка совсем одна была все это время.
У меня телефон звонит. А вот и Арина. Беспокоится, что Соня не берет трубку, а я еще не появлялся дома. Признался, что мы вместе. Пообещал, что еще немного погуляем и вернемся.
