Дома так дома.
Беру ее под руку с другой стороны и делюсь, как прошел мой день. Она любит слушать. Такая с виду нормальная семья получается, если не считать моей нервно-облегченной улыбки.
Поднимаемся. Маша забирает пакеты, шуршит ими на кухне. Мамочка уходит к себе переодеваться, а я, сложив руки на груди, смотрю на бабушку.
— Дай мне хотя бы раздеться и руки помыть.
Через десять минут собираемся в гостиной. Бабушка протягивает мне большой исписанный листок с заключением. Я пропускаю все, ищу только самое главное, где написано, что моей маме рекомендовано лечение в стационаре и она более не может заботиться о несовершеннолетней дочери.
— Она может! — поднимаю на них злой взгляд.
— Вась, хватит заниматься самообманом. Тебе специалист русским по белому написал заключение. Это ты стала для нее мамой, а так быть не должно. Мы остаемся здесь вплоть до твоего совершеннолетия и медкомиссии. Как твой опекун, я несу за тебя ответственность. И опеку над Викой буду оформлять на себя или Машу, — подтверждает ровно то, что я и сама уже знаю.
— Понятно, — встаю из кресла, кинув листок на стол.
Иду в спальню к маме. Она стоит у окна, прижав к себе старого плюшевого зайца с несуразными длинными ушами, водит по ним ладошкой и всхлипывает: «Мне без Васи будет плохо. Васе со мной будет плохо. Я люблю свою дочку…».
— Я тоже тебя люблю, мам, — подхожу, глажу ее по плечам. — Мне без тебя тоже будет плохо. Давай еще поборемся, пожалуйста.
Она сдается, я вижу. Устала. Тяжело бороться с собственной психикой. Врачи говорят, если бы не я, она бы уже сдалась и окончательно утонула в своем иллюзорном мире. Усаживаю ее на кровать и включаю ее любимый фильм. Сажусь рядом, забив на уроки. Она зайца к себе прижимает одной рукой, а второй меня, и увлекается сюжетом, который я вызубрила наизусть.
Мне на работу пора.
В гостиной забираю из шкафа одежду. Переодеваюсь в ванной. На мобильник сообщение от Платона приходит. Он поговорил с отцом и… мне отказали в консультации! Калужский и не гарантировал ничего.
«Спасибо, что попытался», — пишу в ответ.
«Извини», — прилетает от него.
Не за что ему извиняться, я знаю, что у них там все сложно. Должна была попробовать.
Мне везет и в кофейню сегодня добираюсь быстро. Застываю перед стойкой, пялясь в спину, обтянутую черной футболкой.
Почувствовав мой взгляд, Никита разворачивается на высоком стуле, и его красивые губы растягиваются в довольной улыбке.
— Я обещал найти, я нашел.
— Поздравляю. Дальше что? И здесь будешь меня доставать? — прохожу за свое рабочее место, завязываю фартук.
— Колючая, — смеется Ник. — Сделаешь мне кофе? Американо.
Пожав плечами, готовлю для него кофе без подвоха. Хотелось, конечно, но сейчас он клиент, а мне лучше не подставляться.
Кладу на стойку салфетку, ставлю маленькое белое блюдце и чашку.
— С тебя двести рублей.
Достает наличку, кидает на стойку пятьсот.
— Остальное на чай, — подмигивает, делая первый глоток. — Отличный кофе. Спасибо. Амелина, я все еще хочу свое свидание, — заводит свою пластинку.
— А как же Соболева?
Каюсь, не удержалась от вопроса.
— Ревнуешь? — ухмылка так и не сходит с его губ.
Ругаю себя за то, что вообще смотрю на его губы. Не нужны они мне. И он весь целиком тоже не нужен. Ник дергает длинные рукава футболки вверх, и я замечаю край татуировки на внутренней стороне предплечья. Он мой взгляд тоже замечает. Тянет черный рукав выше, показывая набитую розу.
— У Яна такая же, — делится Ник. — Два года назад сделали в память о родителях. Больше о маме. Дед говорил, она любила розы.
Это нечестный прием! И взгляд его становится теплее. Тоже нечестно! Манипулятор хренов! Я почти повелась на его искренность и уже хотела ответить что-то теплое, пока не заметила, что губы его опять довольно улыбаются.
Фыркнув, иду обслуживать новых клиентов. Он сидит и наблюдает за мной, периодически залипая в телефоне. Допивает кофе, просит воды. Позже ждет у входа, пока я завершаю рабочий день.
— Садись, я подвезу, — кивает на дорогую иномарку.
Не удивил. У нас многие парни, кому уже есть восемнадцать, рассекают за рулем.
— Маршрутки еще ходят, — прохожу мимо.
— Амелина, ну я уже понял, что ты вся такая неприступная, — смеется Ник, ровняясь со мной. — Поехали, тебе понравится. Смотри, сколько народу, — тычет пальцем на остановку. — Ты уверена, что вообще влезешь в свой автобус или что там тебе надо? А я тебя с комфортом подброшу. Считай, что это мое официальное извинение за бассейн. Так пойдет?
Смотрю на остановку, его машину, еще раз на остановку и понимаю, что этот гад прав. Велики шансы пойти домой пешком.
— Ладно, — сдаюсь, — если извинение, то я согласна.
Галантно открывает мне переднюю дверь. Демонстративно ухожу назад и сажусь сама. Ник раздраженно выдыхает и садится за руль. В машине пахнет кожей, цитрусом и мужским парфюмом. А еще тепло и никто не толкает меня в бока и не наступает на ноги.
Никита включает музыку и на удивление аккуратно ведет. Его машина может больше, но он не красуется на опасной, местами скользкой дороге. Внимательный, сосредоточенный. Совсем не такой, как в лицее.
От тепла и усталости веки тяжелеют и слипаются. Позволяю себе закрыть глаза всего на минутку. Распахиваю их от прикосновения прохладных губ к своей щеке.
— Никита! — шарахаюсь от него вглубь салона.
Глава 12
Никита
Вот как-то так. Начало положено. Тяну Амелиной руку, отталкивает ее и вылезает сама. Гордо подняв голову вверх, проходит мимо.
Э нет, так не пойдет!
Быстро ставлю машину на сигнализацию, догоняю.
— Кириленко, не надо за мной идти! — останавливается Вася.
— Ты мне предлагаешь оставить тебя одну в этом темном, жутком дворе? Что я потом дедушке скажу? — невинно хлопаю ресницами.
— Вот же прилип! Не отдерешь. Тебе домой не надо, Ник? Дедушка переживает, наверное.
— Я большой мальчик, самостоятельный и девушек по ночам бросать на улице не приучен. Показывай уже, куда тебя провожать, Амелина. Холодно тут, — передергиваю плечами и поднимаю замок куртки вверх.
— Ты не отстанешь? — с надеждой на обратное.
— Нет, — стараюсь не светить довольной рожей слишком ярко.
Главное, найти какой камушек выбить, и тогда может рухнуть даже самая крепкая крепость. Амелина — это пипец какая крепкая крепость, но ничего, я тоже не из песка слеплен.
