— Гордей знает? — спрашиваю не своим голосом.
В ушах шумит. И я вообще очень плохо понимаю, как до сих пор сижу на месте. Меня вжало в скамейку, придавило этой новостью. И без того помятая справка дрожит в руке и рвётся по краю прямо под моими пальцами.
Ангелина вытягивает её из моих рук.
— Нет ещё, — отвечает на мой вопрос. — Решила сначала с тобой поговорить. Не порти ему сюрприз, хорошо? Я как раз сейчас к нему в офис поеду. Обрадую.
Пока сердце плачет и захлёбывается в рваном ритме, мозг зачем-то судорожно считает, сколько времени прошло от случившегося. Выходит, что да, такое вполне может случиться. Не знаю, как на УЗИ, но мне врач говорила, что по анализу крови о беременности можно узнать гораздо раньше. У меня иногда скачет цикл, и я такой анализ сдавала.
— Ясь, — Лина трясёт меня за плечо.
Скидываю её руку, как нечто противное и липкое.
— Не лезь в нашу семью, пожалуйста. Гордею с нами, — демонстративно кладёт руку на совсем плоский живот, — будет лучше.
С гудящей головой на деревянных ногах встаю со скамейки и плетусь к подъезду. Поднимаюсь в квартиру, сразу ухожу в ванную, запираюсь, сажусь на пол. Обнимаю подтянутые к груди колени. Упираюсь затылком в стену и смотрю куда-то под потолок.
Что же ты наделал, мой любимый байкер? Я только начала искать тебе оправдание. Я только начала заново дышать! Вернула себе способность думать о тебе, не скатываясь в очередную истерику. И столько хорошего вспомнила.
Я же знаю тебя, Гордей. Я знаю!
Но ребёнок — это отягчающее. Это твоя ответственность, Калужский! А ты, чёрт возьми, никогда не бежал от ответственности!
Наверное, надо отпустить. Может цепляться и правда уже не за что? И мне показалось, что ты тоже скучаешь? Тогда к чему эти сообщения? К чему ночёвка в грозу под окном?
Не отпускаешь…, и я никак не могу!
Скажи же мне, как это сделать?! Как отпустить тебя к ней и заткнуть проклятый внутренний голос, который продолжает тебя защищать вопреки всему?
Я ещё час назад решила, что буду его слушать. Но ребёнок… Я не уверена, что настолько сильная, чтобы выдержать такое напоминание о случившемся. Ведь можно стереть видео, можно удалить фотографии. Даже попробовать закрыть это в памяти и заполнить ворохом тёплых, счастливых моментов. Ребёнка не удалишь и не сотрёшь. А я всегда думала, что у нашего сына будут твои глаза. Если у вашего с Ангелиной малыша тоже?
— Яся, — бабуля стучит в дверь. — Ярослава, открой сейчас же!
Надо было воду в душе открыть, чтобы она не беспокоилась.
— Всё нормально, ба, — громче, чем надо бы. — Сейчас выйду. Поставь чайник, пожалуйста.
Через пять минут я действительно сажусь за стол на кухне. Пью чай и даже рассказываю ей о том, как погуляла.
— Что случилось? Этот засранец приезжал? — бабушку не проведёшь.
Лучше бы приезжал Гордей, честное слово. Но всё гораздо хуже. Я боюсь говорить об этом бабушке. И так мы своими разборками расшатали ей нервы.
— Нет, бабуль. Не приезжал. Я пойду, лягу. Завтра вставать рано.
Отставив чашку, ухожу в комнату. Забираюсь с головой под одеяло. Меня колотит ознобом, как при температуре, а что-то глубоко внутри пытается искать объяснение происходящему. Моё сердце ни в какую не желает соглашаться с тем, что его предали.
От такого раздрая начинает болеть голова. Все системы моего организма сходят с ума.
Сон — лучшее лекарство, и меня как по команде отключает под стук собственных зубов.
С утра на столе накрыт завтрак и лежит записка, написанная очень красивым бабушкиным почерком.
«Уехала по делам. Не теряй. Обязательно покушай».
Так мило, что если бы у меня были силы, я бы обязательно улыбнулась, но все мои настройки снова сбились. Придётся начинать сначала.
Лекции в универе проходят на удивление быстро. К концу последней пары ко мне приезжает Соня и сразу же дублирует бабушку:
— Что случилось?
— Потом, — отмахиваюсь.
Не хочу пока говорить об этом. Слишком сложно принять. И я, кстати, даже не плачу, но есть риск разрыдаться, потому пока помолчу.
В клинику успеваю впритык к своему времени.
— Как дела? — спрашивает врач.
Рассказываю про симптомы, вспоминаю об очередной задержке. Вместе смотрим мой календарь и понимаем, что она вполне приличная получается.
Забираюсь на кресло. Доктор проводит осмотр и подозрительно улыбается.
— Не молчите, пожалуйста, — умоляю её. — Что там?
Глава 24
Ярослава
Выхожу в коридор и плюхаюсь рядом с Соней на удобную кушетку.
— Ну? — нетерпеливо ёрзает подруга.
Вместо ответа вручаю ей заключение врача и снимок УЗИ.
Ещё вчера я держала в руках похожую бумажку от Ангелины, а теперь и у меня такая, только ещё и с фотографией.
— Семь недель? Семь недель! — подпрыгивает Соня, начиная расхаживать вдоль кушетки. — А-а-а!! У тебя будем малыш! — пищит она.
Устало улыбаюсь, прикладывая ладонь к животу. В этот раз мои гормоны сходили с ума вполне справедливо. Прошлый курс лечения пошёл на пользу, и вот, получился такой незапланированный результат.
Я сейчас даже не вспомню, где мы с Гордеем проворонили момент с контрацепцией. Совершенная дезориентация во времени. Мне кажется, если бы не универ, я бы очнулась после апреля сразу где-то в июле. Но за окном цветёт май, а я категорически не понимаю, как мне сейчас быть.
— У Соболевой тоже будет от него ребёнок, — ошарашиваю подругу новостями.
— Че-го?! — Соня замирает с зависшей в воздухе ногой, занесённой для очередного шага. Разворачивается ко мне с неприлично открытым ртом.
— Вчера вечером приезжала со справкой. Сказала, у них семья.
— Капец, — подруга садится рядом со мной. — Вот знаешь, я никогда не дралась, но этой сучке ужасно хочется повыдирать все её белобрысые патлы! Ты чего смеёшься? — в недоумении смотрит на меня.
Нервы! Блин, это нервы!
И «сучка», прозвучавшая от Сони, сработала как катализатор.
Из уст не матерящейся Кошки звучит настолько инородно и забавно, что я не сдержалась. Вот у парней вворачивать такие слова в свой лексикон получается как-то естественно, а у нас только Аня Каменская делает это изящно.
Отсмеявшись, снова рассматриваю снимок УЗИ.
Я, честно, к такому повороту событий совсем не готова. Моя жизнь в последнее время стала напоминать американские горки. Ещё недавно я понимала, что будет завтра или через неделю. А теперь стоит чуть отдышаться, случается новый резкий спуск. Дыхание перехватывает так, что начинают гореть лёгкие.
