Глава 25
Лада
— Мама? — отступаю в сторону, пропуская ее в квартиру. С мокрого зонта на пол стекает вода. Забираю его, уношу сушиться в другую комнату, пока она раздевается.
— Уже навела красоту, — улыбается, присаживаясь в кресло и вытягивая вперед уставшие ноги.
— Потихоньку устраиваю под себя. Надеюсь, ты не против.
— Конечно, нет. В понедельник приедет бригада. Покажешь им, что нужно сделать.
— Знаю. Мне дядя Влад звонил. А ты чего так поздно? Чай будешь?
— Не откажусь, — кивает она, разминает шею круговыми движениями головы и поднимается.
Идем на кухню. Я ставлю чайник. Достаю из холодильника тарелку с нарезанным сыром, оставшимся с завтрака. К нему дорезаю сладкую сдобную булочку. Мама улыбается. Да, я не изменяю своим детским привычкам сочетать сладкое и соленое. Вкусно же!
— У тебя щеки горят. Ты не заболела, детка? — мама порывается встать с табуретки, чтобы потрогать мой лоб.
А я улыбаюсь и быстро отворачиваюсь, потому что знаю, как глупо и смущенно выглядит сейчас моя улыбка. Я видела ее в зеркале.
Это Кит виноват. После занятий он отвёз меня в очень уютную кофейню со свечками - светильниками на столиках, приглушенным светом и легкой, едва слышимой музыкой. Заказал нам по чашке кофе с фирменным чизкейком от заведения и в этом невероятно романтическом, несвойственном Толмачеву антураже, он в мельчайших подробностях рассказал, как прошел его день начиная с посиделок у окна в моей комнате, заканчивая тем, что он делал в душе, глядя на мое фото, и что чувствовал при этом, и о чем фантазировал. Его возбужденный взгляд до сих пор стоит у меня перед глазами, а в ушах звенят слова: "Я взял свой член в руку..."
Я не могу не краснеть!
У меня вся кожа горит огнем, а низ живота пылает и тянет. У Кита всегда получается делать это со мной. О нем невозможно не думать. Он просто не позволяет, придумывая все новые и новые способы засесть у меня в голове.
Вот и сейчас дыхание участилось, губы ноют, требуя его поцелуев, а руки так и мечтают обнять за сильную шею этого обаятельного и невыносимо пошлого гада!
Наливая нам с мамой чай, немного успокаиваюсь.
— Я не заболела, мам. Холодно сегодня, а мы гуляли с Кириллом и вернулись недавно, — говорю удобную для нее правду. — Как дела на работе?
— Да нормально, — отмахивается она. — Что ей сделается, этой работе? Ты все же решила продолжить отношения с Кириллом.
Хоть это и не вопрос, я киваю на ее высказывание.
— Неспокойно мне, детка. Весь день сосет вот здесь, — прикладывает кулак к солнечному сплетению. — Тревожно за тебя.
— Мама, — улыбнувшись, оставляю свой чай, подхожу к ней, опускаюсь на пол и кладу голову ей на колени. Она гладит меня по волосам ладонью.
— Моя влюбленная дурочка, — вздыхает с тоской. — Сожжёт он твои крылья.
— Или, наоборот, поднимет так высоко, что я увижу звезды, — целую мамочку в колено.
— Падать с высоты звезд будет еще больнее.
— Ну ты же меня подхватишь? — тепло улыбаюсь ей.
— А куда я денусь? Но хотелось бы, чтобы не падала, хоть я и понимаю, что это уже невозможно.
Мы пьем с ней чай, растаскивая весь сыр с тарелки. Она все же рассказывает, чего вытворяла ее малышня сегодня, а меня переполняет уютное счастье. Я так соскучилась по нашей маленькой кухне, по таким посиделкам с мамой, когда она уставшая приходит с работы, а ее глаза все равно сияют, потому что она любит то, что делает. Мне бы очень хотелось однажды также любить дело, которым я буду заниматься.
— За мной приехали, — вздыхает мама, глянув на экран мобильного, лежащего рядом с ней на столе.
Дядя Влад в отъезде до выходных, но он все равно заботится о маме. Машину вот прислал, чтобы она на такси не ездила.
— Проводишь?
Я быстро накидываю курточку, всовываю босые ноги в кроссовки и иду с ней на улицу. Прощаемся под козырьком. Водитель моргает мне фарами, и машина скрывается под пеленой непрекращающегося дождя.
Поежившись от порыва холодного ветра и капель, попавших на ноги, бегу к себе. Надо сосредоточиться на подготовке к контрольной.
У меня получается. И я даже засыпаю, а просыпаюсь под утро с вновь горящей кожей и невыносимым желанием, скопившимся между бедер. Мне приснился очень откровенный сон. И это снова Кит! Последствия наших с ним посиделок в кафе.
Принимаю холодный душ и решаю уже не ложиться. За окном еще темно. Лить, наконец, перестало, что не может не радовать.
Пожар, разгоревшийся внутри меня, приходится тушить сначала холодным душем, а потом клацать по чашке зубами, отогреваясь горячим чаем.
Кирилл приезжает в семь, как и все предыдущие дни. Одной рукой держится за руль, во второй у него бумажный стаканчик с кофе. Сонный, слегка взъерошенный. Подставляет щеку для поцелуя. Мажу губами по прохладной коже. Он удовлетворенно улыбается и протягивает мне второй стаканчик кофе с подставки.
— Доброе утро, — голос еще хриплый, будто он только-только проснулся.
— Не уверена, — делаю глоток бодрящего, ароматного напитка.
— Что такое? Моя девочка не выспалась? — хитро усмехается он.
— Занималась! — вру. Бесит, потому что!
— Чем? — вкрадчиво интересуется этот гад.
— К контрольной готовилась, Кит! Поехали уже, иначе на Свердлова встанем в пробку и опоздаем, а у нас день сегодня начинается с английского, — страдальчески вздыхаю я.
Толмачев послушно заводит машину и вывозит нас на главную дорогу. Повезло. Пробку мы все же успеваем проскочить на стадии ее зарождения. В универ успели вовремя. В аудиторию входим вместе. Кит тянет меня за руку к месту, где я обычно сижу, и устраивается рядом. Вокруг все так же никто не садится, но я успела привыкнуть и даже нарисовала себе плюсы этой ситуации. Например, ничья болтовня не отвлекает от лекции.
Со звонком в аудиторию входит высокий мужчина в сером костюме с острым, внимательным взглядом.
— Good morning, students, — разносится по залу приятным баритоном, и женская часть курса тихо вздыхает, устремляя взгляды на преподавателя.
Каюсь, тоже засмотрелась на красивого мужчину с внутренним стержнем, который видно во всем от его взгляда до жестов.
— Я могу еще раз устроить смену преподавателя! — рявкают мне на ухо.
— Зачем? — удивленно смотрю на Толмачева, не сразу понимая, что кто-то ревнует.
Это выглядит очень забавно. Я улыбаюсь, а Кит бесится, сжимая зубы и глядя на меня многообещающим взглядом.
— Потому что! — снова рявкает он, привлекая к себе внимание половины курса. За что его выдергивают к доске.
