— Ты у нее не был ни разу, ведь так? — его вопрос бьет по нервам еще сильнее. Меня передергивает до клацанья зубов. — Это тот шаг, с которого тебе надо начать путь к себе, Кит. Груз, который держит тебя на дне. Его надо сбросить. Дальше будет легче.
— Не могу, — голосовые связки не слушаются. Слова больше похожи на карканье простывшего ворона. — Не могу, понимаешь?! — ору в пустоту.
— Почему? Мама любила тебя? — киваю. — Она тебя не предавала, — снова киваю. — Тогда в чем дело? Чем она заслужила такое отношение сына к себе?
— Я ее предал. Предал тогда, когда не смог спасти. Предал, когда стал тем, кто есть сейчас. Она была бы в шоке, если бы знала, что ее сын чуть не сдох от наркоты. Про Ладу я вообще молчу…
Поднимаюсь, ноги затекли. Разминаю их. В голове гудит, будто я бухал. Лучше бы бухал, но от себя не убежишь. Это я уже пробовал.
— Ты не мог ее спасти, Кит. Никто бы не смог. Чудес не бывает.
— Откуда ты знаешь?! Может, если бы я не испугался тогда. Если бы ни чертов шок, она была бы жива?!
— Ты же помнишь, где я работал. У нас были сведения о том, как она погибла. Травмы, несовместимые с жизнью. Ей не помогли бы даже профессионалы, что говорить о мальчишке? Ты не виноват ни в той аварии, ни в гибели своей мамы. Ты сам тогда едва не погиб.
— Это не важно…
Меня жестко тригерит от воспоминаний. Не знаю, за счет чего я еще не скатился в паническую атаку. Обычно накрывает моментально. Что-то все же незаметно для меня самого в моей башке поменялось. Лада поменяла, больше некому. Она дала мне то, что я жаждал больше всего на свете. То, во что я отказывался верить.
— Поехали, — сдаюсь и кидаю преподу ключи. — Хоть на нормальной тачке покатаешься, — нервно усмехаюсь и сажусь на пассажирское.
Алексей неплохо справляется с моим Ягуаром, а меня так колбасит, что все внутренности трясутся. Хватаю ртом воздух, делая частые, короткие вдохи. Ребра сдавило, перед глазами черные точки. Не знаю я, как смотреть ей в глаза. Не знаю, вашу мать! Мне адски стыдно и за себя, и за отца. Я во сне вижу, как она умирает. Это превратилось в бесконечную череду повторяющихся с завидной периодичностью одних и тех же кадров из кошмара, случившегося в моей реальности. Но ни разу во сне я не смотрел матери в глаза. Я не знаю, как это сделать и не сойти с ума окончательно. Как признаться самому себе, что я сломанный, нахер! У меня справка есть. Я ее ненавижу. Если бы не отец, на мне не было бы этого клейма. Хотя бы этого!
Алексей быстро довозит нас до своего рода элитного кладбища. Отец не поскупился, оплатил ей хорошее место, только я не знаю, где оно. И препод не знает, а на улице ночь. Он явно делал ставку на мое упрямство. Раз уж я позволил себя сюда привезти, то уже не отступлю. Второй раз такой манёвр может не прокатить, а мне надо шагнуть за эту грань и либо сгореть к херам, либо все же выплыть.
Поднимаю на уши всех от охраны до сонных администраторов, возмущающихся на меня по телефону. После долгих споров и криков в трубку, мне обещают удаленно зайти на рабочий комп и найти это проклятое место.
— Да не смотри ты так на меня! — рявкаю на охранника. — Нормально все будет. Я к матери приехал, — уже тише.
Пока ждем инфу, у меня проверяют паспорт. Сравнивают фамилии. Предлагаю им еще отцу позвонить, но мужики отказываются. Дают мне номер места и направление, где искать.
— Пробивной, — посмеивается Алексей.
— Привык доводить все до конца, если взялся, — уверенно иду по асфальтированной дорожке.
Чистенько вокруг. И если такое определение применимо к кладбищу — стильно. Здесь нет слишком вычурных памятников, нет хаоса и разноцветных оградок разной высоты. Все как по линейке, плюс/минус одинаковое, цветы везде свежие стоят несмотря на погоду. Мама хризантемы любила и лилии, а еще сирень и простые ромашки, но я сегодня без цветов. Я несу к ней свое чувство вины, которое перестаю вывозить. Такой себе подарок через четыре с половиной года отсутствия.
— Аррр!!! — сжимаю зубы и отворачиваюсь, увидев черный камень памятника с ее фотографией. Сердце уже не справляется с ритмом, оно задыхается вместе со мной.
Перед глазами словно вживую опять та проклятая картинка и ее последнее: «Кир».
Кусаю губы, чтобы не орать. Глушу болезненный рык, зажав рот ладонью. Ненавижу все это. Как же я все это ненавижу!!!
Резко разворачиваюсь, перемахиваю через ограду и падаю перед ней на колени.
— Прости меня, — хриплю, захлебываясь собственными слезами. — Мам, прости меня, — упираюсь лбом в памятник.
Меня трясет, слезы текут, падают на холодную землю, на розы под цвет той крови, которой она захлебнулась. Это не ее цветы. Дрожащими пальцами выдергиваю их из вазона и швыряю в сторону.
— Я так скучаю. Скучаю, слышишь? Клянусь тебе! Я не приходил. Просто не мог. И это предательство по отношению к тебе. Прости меня.
Пытаюсь поднять взгляд и все же посмотреть ей в глаза. Все расплывается от влаги, продолжающей покидать мое тело. Голова кружится, и я снова упираюсь лбом в камень.
— Я так виноват. Ничего не смог сделать тогда. Не смог спасти тебя. Столько дури натворил за эти годы, мам. Мне жесть как стыдно.
— Не виноват, — мне на плечо ложится твердая рука. Ладонь касается влажного подбородка и давит, силой поднимая мое лицо вверх.
— Прекрати! — рычу, жмурясь, чтобы не смотреть на нее.
— Я предупреждал, что будет больно, — спокойно говорит Алексей. — Открой глаза, Кит, — отрицательно дергаю головой. — Открой и посмотри на маму. Она улыбается.
— Она всегда улыбалась. Это мы с отцом два мудака, а она добрая была, светлая.
— Как Лада, — хмыкает препод, я снова дергаюсь. — Хочешь ее вернуть? Хочешь снова окунуться в тепло, которое тебе так нужно? Хочешь спать по ночам спокойно? Хочешь вспомнить, что такое, когда тебя любят? — продолжает давить он. — Тогда открой глаза!
— Я не заслужил, — уже не пытаюсь вырваться.
— Чушь! Открой глаза! Давай, ломай в себе этот страх. Ничего не случится. Это уже память, Кит. И она может быть светлой. Прими этот факт. Вспомни, как она уходила. Как уходила твоя мама? Она улыбалась?
— Ей было очень страшно, — сглатываю ком из слез, а он не сглатывается. Соленая вода снова течет по щекам. — Она… Отпусти, — дергаюсь сильнее. Алексей убирает руки от моего лица, в его руке мелькает телефон.
Я сознательно толкаю свое сознание туда, в тот самый вечер, когда я потерял все. А может это была ночь. Темно. Я почему-то вдруг теряюсь от воспоминаний о времени суток. Легкая дезориентация и меня прошибает резким выбросом адреналина. Дорога, удар, скрежет металла, несработавшие подушки, боль. А потом мы уже на улице. Я не помню, как мы там оказались. Все как в тумане. Я тогда не понимал, что меня тоже поломало. Ничего не чувствовал кроме ужаса. Мама на мокром асфальте, вокруг никого, только свет фар. Я кинулся к ней. Звал. Она шептала окровавленными губами, чтобы я не боялся. Почему? Мне было пятнадцать, когда это случилось. А она меня успокаивала.
