Встаю у дома напротив Ладкиного, глушу двигатель и просто смотрю на ее окна, на темный провал подъезда. Знал бы я еще, на кой хрен меня сюда принесло и чего я жду. Очевидно же, что сегодня мы больше не увидимся, но мне хочется. Очень хочется еще на нее посмотреть. Не на ту проклятую фотку, что изводит меня постоянным желанием, а в глаза этой девочке и запахом ее еще подышать. Мне в кафе было мало.
Глава 38
Лада
Чтобы не опоздать в свой первый официальный рабочий день, выхожу из дома гораздо раньше, чем нужно. Очень волнительно и радостно. Мне нравится ощущение независимости, которое стало появляться.
Наступаю на шнурок от своего ботинка. Наклоняюсь, чтобы завязать. Поднимаю голову от земли и понимаю, что смотрю на Ягуар Кирилла. Выпрямляюсь. Трясу головой, чтобы убедиться — точно он. Других «хищников» тут не водится.
В машине приоткрыто окно. Оттуда слышно только тихо работающее радио.
Не понимая, что он здесь забыл, да еще и в такую рань, прохожу мимо, стараясь даже не дышать.
Оглядываюсь. Я не хотела. Голова сама повернулась.
Нет, ну мало ли. Вдруг случилось что-то? Если он приехал ко мне, уже бы вышел. Через лобовое видно, что Кирилл сидит с закрытыми глазами на водительском сидении. Сжался весь, скрестив руки на груди и засунув ладони подмышки. Голова чуть повернута на бок.
Спит?
Странный…
Решаю тихонечко уйти, пока не проснулся, но мне не дает покоя мысль: вдруг случилось что-то? Он в такую погоду окно открывает в машине только чтобы покурить.
Ругаю себя. Дура же! Он так со мной, а я… уже иду к водительской двери. Меня сожрет совесть, если с ним и правда что-то случилось, а я из-за своей злости на парня прошла мимо. Такого я ему точно не желаю.
Стучу в стекло. Кит не откликается. Раненому сердцу становится тревожно. Выдыхаю, стучу еще раз. Он вздрагивает.
— Ну слава Богу! — у меня даже рюкзачок с плеча падает от облегчения.
Сводный сонно моргает. Его передергивает, скорее всего от холода. Поворачивает ко мне голову, ловит взгляд и грустно улыбается пересохшими губами.
— Пойду, — решаю я.
Нормально же с ним все. Пусть просыпается и валит.
Кивнув своим мыслям, разворачиваюсь и с чувством выполненного долга быстро перебираю ногами подальше от Толмачева.
— Ну и чего ты сбежала? — он ловит меня за локоть.
Взъерошенный такой. После сна темные волосы небрежно торчат в разные стороны. Зрачки сужены от яркого света.
— Пусти, — высвобождаюсь.
— Ты торопишься? Давай я подвезу. Не буду трогать. Могу молчать, если скажешь, — ускоряюсь в сторону остановки. — Лад, ну у меня там тачка открыта. Стой.
— Так и иди к своей тачке. Я на работу опаздываю.
— Со мной не опоздаешь.
Он доходит со мной до остановочного комплекса. Снова ежится от холода. Без куртки. На нем только тонкий черный свитер, а Кирилл упрямо никуда не желает уходить.
— Лад… — и взгляд такой несчастный, как у побитой собаки.
— Мой троллейбус, — улыбаюсь ему и быстро запрыгиваю в транспорт, зацепив плечом входящую вместе со мной женщину.
Буркнув «Извините», смотрю в окно, как Толмачев провожает меня взглядом. Его упрямство злит, а вселенская тоска в глазах задевает за живое. Запрещаю себе вестись на это. Расправляю плечи, медленно вдыхаю носом и выдыхаю ртом. В сумке лежит заполненное заявление для универа как отличный отрезвляющий душ.
«Нет, Кир. Я боюсь, что второй раз тебя просто не вывезу. Просто боюсь…»
Настроение поднимают встретившие меня дети и улыбчивая Тома. Мы с ней сегодня тут до утра, а после дежурства я как раз хочу отвезти заявление и, если получится, забрать документы.
Перед дневным сном читаю малышам сказку, пока обедают воспитатели.
— Ляг, отдохни, — шепчет мне «мама Люся». — У тебя вся ночь впереди. Там не поспишь особо.
— Старшие, — понимаю я. Она кивает.
— Этих хрен уложишь. У них вся жизнь ночью только начинается. Перебежки из спальни в спальню, сигареты в туалете. Разборки внутри коллектива они тоже оставляют на ночь, когда основной состав расходится по домам. Так что силы тебе точно понадобятся.
Иду в самый конец спальни на свободную кровать. Отвернувшись к стене, подтягиваю ноги к животу, закрываю глаза, выставив будильник. Малыши, конечно, не дадут проспать, но на всякий случай пусть будет.
Уснуть не дает беспокойно колотящееся сердце. Оно всегда так реагирует на Кирилла. Я запрещаю, но разве этот самостоятельный орган будет слушать? Ему больно и тоскливо, особенно после таких взглядов и вида оголенного, как нерв, парня.
Меня в бок кто-то толкает. Открываю глаза, аккуратно поворачиваюсь. Полинка. Сонная растрепа залезла ко мне в кровать.
— Мама Лада, я с тобой полежу, — сообщает она, зажмурив глазки.
Улыбнувшись, заправляю ей волосы за ушко. Она смотрит на меня и снова жмурится. Хитрюга! Нельзя так с ними, но и выгнать ее я не могу. Эти малыши так тянутся к теплу и ласке, что мое сердце на время забывает про Кирилла и бьется быстрее уже в сторону воспитанников нашего детского дома.
Люся говорила, что так у многих бывает. Романтика постепенно проходит, когда окунаешься глубже в их реальность.
Даю себе десять минут полежать и поднимаюсь. Надо будить детей, помочь им застелить кровати и накрыть для них полдник.
После шести вечера в здании остаются только дежурные воспитатели и помощницы, мы с Томой. Утром нас сменят еще две работающие тут девочки.
Чем ближе к отбою, тем сильнее я начинаю волноваться. В голове так и крутятся слова заведующей и Люси.
— Да нормально все будет, — успокаивает Тома. — Меня тоже пугали, когда я сюда пришла. Живая, как видишь.
И примерно до часу ночи все действительно тихо. Младшие сопят в кроватях. Воспитатели тихо беседуют в комнате отдыха, попивая чай с шоколадными конфетами. Мы с Томой шугали двух парней, нырнувших в спальню девчонок. На нас посмотрели многообещающим взглядами, но ушли.
С места нас подорвал девчачий визг, раздавшийся из туалета. Мы с Тамарой из столовой, где обосновались, чтобы не мешать воспитателям, рванули туда. Нам ближе.
Толпа девчонок, человек пять, ногами бьют одну, съежившуюся на полу фигуру. В такой суматохе сложно разобрать возраст жертвы.
— Вы с ума сошли! — кричу я.
— Разошлись! — рявкает Тамара. — Охренели совсем?! — берет ведро холодной воды, стоящее в углу, и выплескивает на толпу.
Они визжат хором и, наконец, отходят от своей жертвы.
— Пропустите, — проталкиваюсь мимо них.
